Сергей Мирный был одним из ликвидаторов аварии на ЧАЭС. Теперь он пытается превратить зону отчуждения из символа поражения в символ победы (и центр туризма). А еще — совсем не боится радиации

Я познакомился с Сергеем Мирным в марте 2019 года, когда с группой журналистов ехал в Припять. Это была моя первая поездка в зону. Деревья еще не расцвели, так что сквозь ветви можно было разглядеть свидетельства того, что когда-то здесь жили люди. Десяток полуразвалившихся стен в километре от Чернобыля — это все, что осталось от деревни Залесье, некогда крупнейшей в районе. От соседних Копачей сохранилось лишь здание детсада: остальные строения из-за радиоактивности снесли и засыпали землей. Впрочем, несмотря на мрачный пейзаж вокруг, атмосфера в автобусе была позитивной.

― В чернобыльской зоне популяция хищников — лучшая в Украине. Рыси, волки, медведи, енотовидные собаки. Не говорю уже о лисицах, — рассказывал мужчина с седой щетиной. — Это хорошо, когда есть хищники — это свидетельствует, что экосистема здорова.

В его рассказах «чернобыльские» места сразу становились более привлекательными. «Дуга» казалась не просто огромной радиолокационной станцией, а «очень красивым геометрическим объектом уровня Эйфелевой башни». Арка над четвертым энергоблоком — «символом смирения радиоактивной руины». А сама зона отчуждения — «историей колоссального технического и экологического успеха».

― А какая в этих градирнях акустика! — показывал он на огромные охладительные башни недостроенных пятого и шестого энергоблоков ЧАЭС. — Оркестр там так интересно звучал бы, все мечтаю организовать концерт.

Этим оптимистом был Сергей Мирный. Он мог бы показаться оторванным от реальности мечтателем, если бы не два факта. Первый — Мирный знает, где какой уровень радиации в зоне был вскоре после взрыва и какой сейчас. И второй — влияние облучения он прочувствовал на себе, когда в июле и августе 1986 года участвовал в ликвидации аварии.

Опыт ликвидации и 25 рентген

Свой опыт ликвидатора Мирный описал в книгах, в том числе в «Хуже радиации» и «Живой силе». Информация далее — частично из них.

Мирный управлял взводом радиационной разведки, который фиксировал уровень излучения в конкретных местах. Обычно работа выглядела так: команда из трех человек на БРДМе отправлялась по заранее определенному маршруту вблизи от ЧАЭС. Один в команде — водитель. Другой, дозиметрист, должен вылезти из «броника», измерить показатель радиации на уровне земли, потом на уровне пояса — так называемый фоновый — и озвучить их. Третий человек в команде записывает показатели и определяет место следующей остановки. Мирный обычно был третьим.

Если дозиметр показывал фоновый уровень до 5 миллирентген в час — «радиации, считай, нет». От 5 до 50 мР/ч — респираторы можно не надевать. До 500 — обычные рабочие условия. В местах, где радиация приближалась к 1 рентгену, уже старались не задерживаться. В то время самые высокие уровни загрязнения, кроме самой АЭС, фиксировали в «рыжем лесу» — там излучение достигало 15 рентген. При этом 0,7 миллирентгена, зафиксированные на территории населенного пункта, считалось основанием, чтобы отселить его жителей.

Завершив смену отмыванием «броника» от радиоактивной пыли на специальном пункте, Мирный с командой возвращался в военный палаточный городок в «предзоннике» — области в нескольких километрах от Чернобыля. После ужина, сидя за столом местной «ленинской» палатки с бюстом вождя и телевизором, он открывал «Журнал учета доз радиоактивного облучения первой роты радиационной разведки». Надо было внести в таблицу данные облучения подчиненных Мирного за последние сутки. Здесь восприятие радиации менялось — она превращалась в валюту.

По советским нормам, доза радиации, которую ликвидатор получает в течение суток, не должна была превышать 2 рентгена. На бумаге так и было: Мирный вспоминает, что наибольшее число, которое он видел в соответствующей графе, — 1,95. Реальные дозы часто были выше, поэтому избыток фиксировали на специальном листочке с надписью «Долги». Оттуда руководитель брал дополнительные рентгены, когда в какой-то из дней его подчиненный, например, оставался на дежурстве в лагере — там радиационный фон был «всего» 0,3 мР/ч.

Затем суточные показатели суммировали: если выходило более 17 рентген, ликвидатор мог претендовать на государственную помощь. После 25 рентген он покидал зону и возвращался в гражданскую жизнь.

Свои 25 рентген Сергей Мирный получил на 35-й день службы в зоне. Оформив необходимые документы в «экс-населенном пункте Чернобыль», где на боковых улицах пахло вином из-за никем не собранных забродивших фруктов, Мирный вернулся в Харьков. Тогда ему было 27 лет.

В Харькове он продолжил работать химиком в научной лаборатории, как до аварии на ЧАЭС. Там провел и следующие 10 лет, в течение которых все сильнее ощущал: с восприятием аварии и ликвидаторов в обществе происходит что-то не то.

«Еще вопрос, кто от кого больше пострадал — я от радиации или она от меня»

― В течение всех тех лет пресса много писала об ужасном влиянии радиации, о ее многочисленных жертвах. Да, радиация опасна и принесла немало страданий. Но все же ее влияние казалось преувеличенным, — вспоминает Сергей Мирный в разговоре с «Бабелем» уже сейчас, в апреле 2021-го.

Как один из примеров он приводит распространенный тогда тезис о том, что облучение приводит к импотенции. Но у себя он таких проблем не наблюдал, знакомые ликвидаторы тоже не жаловались. У них рождались здоровые дети. И вообще у большинства ликвидаторов проблем со здоровьем было не больше, чем у остальных людей.

― Конечно, были те, кто получил большие дозы радиации в первые дни после аварии. Серьезные проблемы со здоровьем бывают у тех, кто работал в непосредственной близости от четвертого энергоблока, — говорит Мирный. — Но таких людей несколько тысяч, тогда как в целом ликвидаторов было от 600 до 900 тысяч. У большинства из них нанесенный радиацией вред можно сравнить с ожогом или, например, переломом руки. Люди прошли это — и продолжают жить обычной жизнью. Работа в зоне была лишь эпизодом, который в общественном сознании делают чуть ли не главным событием их биографий — при этом драматичным.

Частично, по мнению Мирного, к этому причастны сами ликвидаторы. Поскольку за развившиеся из-за облучения болезни государство предоставляло выплаты и дополнительные льготы, многие участники работ в зоне отчуждения обратились с соответствующими заявлениями в государственные структуры.

― В жаргоне «чернобыльцев» есть фраза «получить связь». То есть подписать у врача справку о том, что причиной какой-то болезни человека является радиация, — говорит Мирный. — При этом научно доказать связь радиации и определенного заболевания часто невозможно: нет механизма, нет опыта.

Такие обращения, по мнению ликвидатора, повлияли на статистику последствий аварии. Она, а также общий шок от первой в мире подобной катастрофы привели к тому, что ликвидацию последствий взрыва на ЧАЭС стали считать частью истории поражения. Но Мирный убежден, что это — история успеха.

― Люди смогли снизить уровень радиации в тысячи раз, — эмоционально говорит он. — Например, мы в радиоразведке обнаружили участок с высоким уровнем облучения. После нас приехала бригада, сняла верхний слой почвы, тогда меряем снова — и радиация уже в десять раз меньше. Когда меня сочувственно спрашивают, пострадал ли я от «Чернобыля», я отвечаю, что это еще вопрос — кто от кого больше пострадал. Потому что в результате, в том числе и моей работы, «Чернобыля» стало меньше.

К 1996 году у Мирного накопилось немало вопросов по поводу восприятия обществом последствий аварии на ЧАЭС и результатов работы ликвидаторов. Ища ответы на них, он решил получить второе высшее образование — и поступил в Центральноевропейский университет в Будапеште, на кафедру наук и стратегий в сфере природоведения. Результатом учебы стала работа под названием «Здоровье ликвидаторов аварии на ЧАЭС как психосоциальная травма».

У этой работы есть приложение — проект создания Чернобыльского мемориального парка. «Когда мы говорим о политике памяти касательно катастрофы и о психологической травме, которую она вызвала, нельзя не заметить, что самый выразительный памятник этому событию — собственно, сама чернобыльская зона. Сейчас это неприступная, неизвестная и опасная «черная дыра» — как на карте, так и в общественном сознании. Даже саркофаг — беспрецедентная работа, защитившая окружающую среду от высокорадиоактивной руины, — сейчас из-за недостатков сооружения часто подается как поражение. [...] Изменив концепцию этой территории, мы сможем изменить и память о трагедии, и ее психологические последствия», — пишет Мирный в приложении.

Работа была издана в 2001 году. Через пять лет ликвидатор начал воплощать свои идеи в жизнь.

На втором плане — «Арка», или новый безопасный конфайнмент.

Каролина Ускакович / «Бабель»

Фрагмент карты зоны отчуждения и обязательного отселения.

Каролина Ускакович / «Бабель»

Туризм, комиксы и зона отчуждения как объект мирового наследия

В 2006 году харьковский театр «Арабески» представил в Киеве спектакль «Чернобыль ТМ». Сергея Мирного, на тот момент уже киевлянина, пригласили на мероприятие в качестве почетного гостя: материалом для спектакля стали также и его книги. Там он познакомился с представителями общественной организации бывших жителей Припяти. Несколько раз в месяц эта организация возила желающих в зону отчуждения — тогда как раз зарождался чернобыльский туризм. Мирному предложили стать гидом, он согласился. С одной стороны, это был заработок, с другой — возможность поделиться с другими своим взглядом на события 1986 года.

Одним из таких туристов стал Ярослав Емельяненко.

― Он просто поиграл в «Сталкера», и ему стало интересно посмотреть, — вспоминает Мирный. — Сразу его запомнил, с живыми такими глазами парень.

После тура Мирный и Емельяненко продолжили общаться. А в 2008 году создали свою туристическую компанию. В рамках общественной организации, по словам ликвидатора, многие идеи воплотить не получалось, а новую компанию ничто не ограничивало.

― Тогда тема туристических поездок в зону отчуждения еще была полутабуированной, не привыкло еще общество к такому. Я предлагал осторожно назвать компанию Chornobyl veterans tour, чтоб и туризм, и индульгенция в руках: мол, мы ветераны, отстаньте от нас, — говорит Сергей. — А Ярослав сказал: «Пусть будет просто «Чернобыль тур». Подумали — и согласились, красиво звучит название.

Именно «Чернобыль тур» организовал поездку журналистов, упомянутую в начале статьи. Тогда, в 2019-м, чернобыльскую зону уже посетили 125 тысяч туристов, из них сто тысяч — иностранцы. К началу пандемии поток туристов в зону ежегодно рос в полтора-два раза. Компания Мирного и Емельяненко на этом рынке — ведущий игрок.

На контрольно-пропускном пункте «Дитятки», главном въезде в зону отчуждения со стороны Киева, стоят два киоска. В них продаются десятки брендированных «Чернобылем» товаров: черное «чернобыльское мороженое», светящиеся в темноте «радиоактивные» презервативы, чашки с изображением объекта «Укрытие» и знаменитого колеса обозрения в Припяти, которое так и не заработало. Эти киоски принадлежат «Чернобыль туру».

В сентябре 2019 года Антин Мухарский и «Чернобыль тур» выпустили книгу для подростков «Костяк из Чернобыля». Там зона «предстает не столько местом страшной аварии, сколько сосредоточением украинской мистики, «местом силы», связанным одновременно с космосом и прошлыми поколениями. Таким образом автор предлагает новый взгляд на Чернобыльскую катастрофу, трансформируя ее из трагедии в новый яркий исторический, культурный и мистический памятник на карте Украины», — отмечается в пресс-релизе.

Также туроператор основал «Чернобыльский университет», цель которого — готовить гидов и «изменить существующий взгляд на Чернобыльскую зону и события 1986 года». В некогда заброшенном дворе возле своего офиса на Андреевском спуске компания открыла Chernobyl hub — площадку для показа тематических фильмов и дискуссий. Там обсуждали, в частности, сериал Chernobyl, благодаря которому в 2019-м поток туристов в зону отчуждения вырос на 20 процентов.

А ровно четыре года назад Мирный сделал шаг, который может изменить не только восприятие зоны отчуждения, но и ее будущее. Вместе с коллегами он предложил государству подать объекты в зоне отчуждения на внесение в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.

― Тогда было заседание национального комитета ICOMOS, Международного комитета по мемориальным объектам и местам. Я сделал доклад, сказал: вот есть объекты, они соответствуют критериям — надо подаваться. У этого будут такие-то положительные стороны. К моему удивлению, поддержали единогласно, — вспоминает Мирный. — За четыре года мы государство, мягко говоря, «достали» — и сейчас Минкульт уже собирается подать предварительную заявку в ЮНЕСКО.

Какие объекты зоны должны войти в список — еще предстоит решить. По словам собеседника «Бабеля», предварительно речь идет о «Дуге», центре Припяти и, возможно, четвертом энергоблоке ЧАЭС.

― Еще хотим внести «рыжий лес» как объект природного наследия, — говорит Мирный. — Но пока есть проблема, потому что критерии ЮНЕСКО «заточены» на сохранение нетронутой природы, а там природа и ее уникальность уже постантропогенны.

Обычно после подачи предварительной заявки несколько лет уходят на исследования и конференции, написание отчета по объектам, которые предлагается внести в список, определение четких границ этих объектов и ответственных за них организаций. После этого государство подает окончательную заявку.

Какой, по мнению Мирного, может стать Чернобыльская зона в будущем?

― Вокруг центральной части, наверное, так и будет заповедник, созданный пять лет назад. Под зоной и в городе Чернобыль — где, кстати, уже «дочернобыльский» уровень радиации — следовало бы создать больше мест для проживания, обустроить отели. Только без «новоделов», потому что есть всякие умники, которые говорят: «Вот, мы сейчас там канатную дорогу зашарашим». Но не за тем туда едут, — рассуждает ликвидатор. — Славутич имеет все шансы стать научным центром с филиалами не только украинских, но и мировых университетов. Центр Припяти стоит законсервировать и сохранить, а остальные районы города могут разрушаться естественным образом — этот процесс очень интересен для экологов.

Что касается самой ЧАЭС, по одному из планов — так называемой концепции зеленой лужайки — станцию планируется полностью разобрать, захоронив радиоактивные объекты. Мирный против этого — считает, что так Украина потеряет один из своих самых известных и интересных миру объектов.

― Это могло бы стать еще одним этапом ликвидации аварии — превратить территорию в арт-объект, — говорит он. — Конечно, с учетом радиационной опасности и всемирным конкурсом. Хотя есть идея, что можно нарисовать на «Арке». Старый саркофаг.