Помочь Офису президента предложил Андрей Ставницер. Он позвонил со встречи [с бизнесменами в ОП] и сказал, что ее участники решили выбрать для работы независимый фонд с хорошим бэкграундом. Почему согласилась? Потому что на старте идея была простая — купить миллионы тестов, протестировать максимальное количество людей и остановить пандемию в Украине. Благотворительным фондам легче проводить такие операции. Мы должны были стать перевалочным пунктом — получить деньги, купить тесты и передать их Минздраву.
Когда появилась информация, что тесты неточные, Офис решил не покупать их, а сосредоточиться на покупке аппаратуры, комплектов для ПЦР и прочего. Тогда стало понятно, что это не одна операция, и я попросила вывести фонд из этой схемы, поскольку контролировать все лично было невозможно, а не контролировать — неправильно. Выйти получилось только в мае — все это время в Украину привозили предыдущие заказы, но и сейчас 80 процентов документов с Офисом президента и «Укрвакциной» не финализированы. Часть больниц что-то недополучили, кто-то получил больше — нужно делать много сверок.
Аудит работы фондов [«Корпорация Монстров» и «Прайм»], которые помогали Офису президента, должна делать компания из «большой четверки». Мне звонили ее представители и сказали, что они готовы, но не готова я. Правильно было бы обнародовать результаты аудита, но я могу это сделать только с согласия всех доноров. Их письменное согласие должен предоставить Офис президента, но он медлит. Аудит будет в любом случае — в первую очередь это нужно мне, потому что у фонда есть репутация и она важна.
В апреле, когда мы переключились на Одесскую область, чтобы закрыть ее полностью, нужен был миллиард гривен. Это в два с половиной раза больше, чем Офис президента собрал на всю страну. В области мы собрали чуть больше ста миллионов — во многом благодаря помощи бизнеса. В марте-апреле закрыли 20 процентов от необходимого. Надеялись, что этот временный костыль поможет продержаться до тех пор, когда включится государство.
65 миллиардов «ковидного фонда» — это по два миллиарда на область. Области были разные — кому-то нужно было больше, кто-то подготовился лучше. В любом случае этих денег могло хватить, чтобы остановить пандемию в Украине. Об этих людях [о власти] потом могли бы написать в учебниках, они бы вошли в историю, потому что сумели спасти страну, но вышло все ровно наоборот. Когда министр здравоохранения и люди в его окружении говорят, что передали 35 миллиардов из «ковидного фонда», потому что у них к эпидемии все готово, хочется спросить: как можно так откровенно врать?
Шесть месяцев [на подготовку к пандемии] страна получила в подарок. Если в апреле стало понятно, что держать людей по домам — слишком болезненно для экономики, нужно было их выпускать и очень активно готовить коечный фонд и врачей. Уже в марте было очевидно, что больным потребуется кислород. Мы ждали помощи от государства, но сами начали закупать его в августе, когда пациенты в больницах уже дрались за кислородные маски. И вот в сентябре вышел министр [здравоохранения] и сказал собрать потребности по всем регионам страны. Только собирать их нужно было весной. А теперь 12 тысяч кислородных концентраторов, которые нужны Минздраву, просто не купить. Ближайшая поставка — конец октября.
Статистика, которую мы видим, — это сказочная хрень. Месяц назад министр сказал, что во всей стране 35 тысяч коек для пациентов с коронавирусом. Реальная заполняемость [коек] тогда составляла 80—90 процентов. Семнадцатого августа Минздрав говорит, что заполнены 18 процентов коек, на следующий день — 85. Это как? В больнице 80 процентов коек должны быть обеспечены кислородом. В Одесской области в лучшем случае — 30 процентов, и по больницам большой перекос.
В стране провалились тестирование и стационарная помощь. Семейные врачи лечат по домам, но консультировать пациента дистанционно очень сложно — многое можно пропустить. Иногда больных неделями не отправляют на анализы, и в больницу они попадают в тяжелом состоянии. После этого они по три-пять недель лежат в стационаре, потом еще десять дней просто ждут тест [на COVID]. В это время положить на их место новых тяжелых больных нельзя. Так мы подбираемся к «итальянскому» сценарию, когда в стационаре нужно решать, какого пациента взять — молодого или пожилого. Такие примеры уже есть.
Мне позвонил пациент из третьей городской больницы (Одессы). Три дня к нему никто не подходил, три дня у него не было мочи — было понятно, что отказывают почки. Он уже кашлял кровью, а в больнице ему говорили: «Вы накашляли». Я попросила его детально описать симптомы, переслала знакомым врачам, они сказали, что у него кардиогенный отек легких, срочно реанимобиль, он умирает. И что? Его вывели из больницы, сняли с кислорода и оставили одного на скамейке. Он сидел один и задыхался. Я с криками по телефону заставила его вернуть внутрь. Его приняла областная больница. Он две недели «на трубе». Его почти убили или убили. Ему 39 лет.
В этом году многие предлагали баллотироваться. В том числе «слуги народа». Но как можно идти от людей, которые все сделали настолько плохо, насколько возможно? Помню, когда в Одессу пришел Михо, все стояли на ушах. Люди шли к нему с горящими глазами. Буквально через три месяца часть этих людей ушла, у части перестали гореть глаза, а часть превратилась в «человек-костюм». У меня тоже часто опускаются руки. Если бы можно было идти на местные выборы не от партии, возможно, я бы пошла. Но выбирать между сортами говна не хочу.