Спецслужбы России семь лет вербуют и выманивают к себе украинцев. Потом обвиняют в терроризме, судят и сажают в тюрьму. Советник президента Алена Вербицкая рассказывает, как вербовали ее

С 2014 года я работаю в военных ведомствах и других органах, которые близки к людям, принимающим политические решения. Из-за моих должностей, я уверена, и состоялись контакты, о которых я сейчас расскажу.

Контакты через социальные сети

Всего было пять «контактеров», буду называть их так. Первые три писали в Facebook. В 2016—2017 годах, когда была активная фаза боевых действий в Украине, я была активным волонтером, правозащитником и в то же время советником начальника Генерального штаба. Моя деятельность предполагала активные коммуникации в социальных сетях с военнослужащими, волонтерами и правозащитниками. Всем, кто мне писал, я отвечала. Именно в мессенджере Facebook я общалась и с «контактерами». Тактика их общения заставила меня обратить на них внимание. С первых минут они позиционировали себя как «сочувствующие граждане Российской Федерации». Писали, что видят, как Украина страдает от действий Путина, и поддерживают Украину.

Я убеждена, что это были сотрудники российских спецслужб, скорее всего — Главного разведывательного управления РФ. Они совершенно одинаково формулировали предложениея: сухо, коротко, по-военному. Они позиционировали себя обычными гражданами, но были слишком осведомлены в военно-политических вопросах. А еще они общались со мной четко по графику: сутки через двое. То есть так, как заступают на смену оперативные дежурные подразделения специальных мер в информационной сфере. Скорее всего, я была закреплена за кем-то из них, у кого и была в оперативной разработке.

Первый контакт был осенью 2016 года — со мной общался человек, подписанный как Феликс Хаос. Это был самый активный и продолжительный контакт. Он пытался войти в доверие. По легенде, имел судимости, но при этом писал максимально грамотно, со всеми знаками препинания.

Наше общение он сводил к тому, чтобы я признала разведчиками [Евгения] Панова и ряд граждан Украины, задержанных в Крыму. Я настаивала, что они граждане Украины, которых спецслужбы Российской Федерации почему-то задержали на территории Украины. Ведь Крым — это Украина. И вот на истории о том, что Крым — это Украина, у него вроде бы что-то сломалось: он уверял, что это российская территория. Потом пришел в себя и пытался «отмотать».

Его второй задачей, как я понимаю, было мотивировать меня посоветовать высшему военному руководству отправить диверсантов или спецслужбы в Крым или на территорию России, чтобы «россияне и крымчане поняли, что сейчас чувствует Украина». Он говорил о мероприятиях в больших городах — называл это «квестами», но имел в виду теракты. Он так и говорил: «Пока Россия в крови не захлебнется, она не поймет, что сейчас чувствует Украина». Странное утверждение. Я спрашивала, как кровь мирного населения России поможет украинцам? Когда мне надоело с ним общаться, я отправила ему фото Штирлица, после чего он перестал писать.

Сложилось впечатление, что этот «Феликс» был менее опытен: он отвечал с большими паузами, словно советовался с кем-то. Да и в целом не смог до конца отыграть свой образ человека, который всю жизнь провел в тюрьмах.

Второй контактер работал под прозвищем Лектор Борман. Появился в марте 2017 года — за год до президентских выборов в России. С первых сообщений я поняла, что это попытка спецслужб РФ возобновить контакт со мной. Он вел себя нагло, общался с большим напором, тоже намекал, что с россиянами надо говорить с позиции силы, вспоминал войну в Чечне и говорил, что ждет, пока появится группа, которая не будет бояться пойти на «крайние меры». Весь март он намекал на то, что нужно спланировать какие-то меры, которые заставят «вздрогнуть» Россию и россиян. А в апреле 2017 года произошел взрыв в метро в Санкт-Петербурге. Через несколько дней он спросил, что я об этом думаю, — у меня пошли мурашки по коже. Я поняла, что если бы я раньше хоть в чем-то с ним согласилась, то смерти людей могли бы привязать к Украине и показать переписку со мной — советником начальника Генштаба. Потом следствие в России говорило, что ответственность за взрыв взяла какая-то группировка из «Аль-Каиды», но, может быть, потому что привязать украинцев не получилось.

Этот «Лектор Борман», кстати, смешно прокололся: он спросил меня о своем предшественнике — «Хаосе». Говорит, что вот под одним из моих постов тот оставил комментарий. Когда я написала, что это его коллега, он возмутился и начал оправдываться, что в 1990-е слышал о таком человеке, только его звали по-другому. Странное объяснение. Где-то на этом наше общение и кончилось.

Параллельно со вторым контактером мне периодически звонили с российских номеров. И что интересно — на два номера: один был в публичном доступе, а другой номер знал очень ограниченный круг лиц. Звонили мне тогда, когда я долго не отвечала на сообщение «Лектору». Возможно, им просто нужен был мой голос, чтобы дальше сфабриковать какой-то разговор. Но я не оправдала их надежды — ни на один звонок не ответила.

Третий контактер — Иван Петров. Он тоже появился в 2017 году, но позже. Он явно лгал о том, почему начал мне писать: мол, Facebook ему подбросил мой профиль как рекомендованного друга, но общих друзей у нас не было. Он восхищался РНЕ и хотел, чтобы я высказалась по поводу их идей, но я съезжала. Когда в России в декабре начали задерживать неонацистов, которыми якобы из СИЗО руководил гражданин Украины, я подумала, что этот проект был создан еще в 2017 году, когда мне намекали на создание подобных. С Петровым я довольно быстро прекратила общение.

На долгое время меня оставили в покое. В 2019 году сменилась власть, президентом стал Владимир Зеленский. Меня назначили советником министра обороны [Андрея] Загороднюка, и «дружественные российские ГРУшники» возобновили свои коммуникации. Теперь — через Telegram.

Сначала писал «Иван Иванов» — где-то с сентября 2019 года. Он четко писал сутки через двое: доброе утро, добрый день, добрый вечер и спокойной ночи. И все. Я не отвечала. А дальше он начал мне писать о своем общении с кем-то из наших Сил спецопераций. Мол, тот представлялся специалистом, а оказался слюнтяем. Якобы у них были одинаковые взгляды, мой собеседник предложил ему помощь, тот попросил его что-то сделать, прислал план, собеседник его раскритиковал, мол, не хочет быть пушечным мясом. Он надеялся, что я начну расспрашивать о плане, но я не спрашивала. Он возвращался к этой теме несколько раз — безрезультатно.

Уже в апреле 2020 года мне в Telegram написал «Чингиз». Он рассказывал, что Украина — его родина, но он живет в России. Писал, что завидует методам Израиля и России по борьбе с предателями: они находят их сами и наказывают без суда. Когда я спросила, откуда у него мой номер, сказал, что взял из открытых источников. Он еще попытался меня заинтриговать какими-то сообщениями с передовой, но я уже не продолжала подобное общение — все было однотипно и неинтересно.

О каждом моем контактере я сообщала контрразведке. Во время общения с «Ивановым» сотрудники СБУ предложили его разрабатывать. Контрразведчик докладывал руководству, ему было интересно, он пробивал телефоны и предложил мне разговорить «Иванова» и вытащить на встречу. На такое я согласилась бы только в случае, если бы получила какое-то письменное поручение, чтобы потом это не выглядело моей собственной инициативой и не закончилось уголовным делом о государственной измене. Таких документов мне дать не смогли — для этого нужно было готовить спецоперацию, писать ее план и утверждать.

Попытка вытащить в другую страну

Переписками и телефонными звонками все не ограничилось. В 2017 году я была советником тогдашнего заместителя главы Администрации президента Валерия Кондратюка, отвечавшего за оборонное направление. До 2013 года я в Грузии зарегистрировала фирму, открыла счет. В последний раз была там в 2013 году. В 2018 году на меня вышел мой знакомый оттуда. Мы с ним до этого не общались с 2013 года.

Он пригласил приехать на учебу: якобы банк, в котором у моей фирмы был открыт счет, проводил тренинги для своих клиентов-предпринимателей. Меня это удивило, потому что банк — это грузинский филиал украинского банка, который имеет все мои контактные данные и мог пригласить на такой тренинг лично. Я решила проверить, что это за тренинг. Обратилась в наш банк и спросила, проводят ли они обучение для клиентов. Оказалось, что нет. Я поняла, что предлог для приглашения выдуман, но не показала этого. Позже во время общения мой знакомый проговорился — у него появилась возможность открыть бизнес в Москве, он давно об этом мечтал, но все не получалось, а на этот раз вышло. В этот момент у меня пазлы сложились. Вероятно, ему предложили бизнес в Москве за то, чтобы он, возможно, вызвал меня в Грузию. Грузия — дружественная для нас страна, но фирма, где я имела бизнес, находится в городке в 80 километрах от Абхазии, где у России сейчас военная база. Кто знает, возможно, мне светило какое-нибудь «Лефортово». Мы обсуждали это со спецслужбами — они сказали, что я верно решила никуда не ехать.

Был еще один случай — мне позвонила и пыталась встретиться гражданка Грузии. Она рассказывала, что у нее здесь на войне погиб муж, она хочет найти его тело и перевезти в Грузию. Тогда иностранцы не могли служить в ВСУ, так что это мог быть только добровольческий батальон. Я пообщалась со всеми командирами добровольческих батальонов, но такой фамилии нигде не было. Я написала той женщине большое письмо с советами, какие документы собрать и прислать, какую информацию предоставить. Оказалось, что они разведены, а у мужчины другая жена. А дальше она вообще перестала писать. Если честно, то после всех этих сообщений и попыток вызвать меня в Грузию это выглядело так: если ты туда не поехала, давай мы с тобой встретимся здесь.

Зачем все это требовалось? Есть несколько вариантов развития событий. Первый — когда человека пытаются спровоцировать на какие-то высказывания, которые можно использовать в информационной среде: вот, смотрите, советник начальника Генштаба или министра обороны предлагает или поддерживает теракты.

Второй — подтолкнуть к определенным действиям. Убедить в необходимости активно действовать, чтобы дальше эта идея стала замыслом и планом действий.

Или дать возможность раскрутить нарратив, что украинцы — это террористы. Как было с Павлом Грибом, которого выманили из Украины, приписав ему желание совершить теракт.