Юлия Вебер / «Бабель»
О работе и Красной книге
Евгения Яниш работает в отделе мониторинга и охраны животного мира Института зоологии, участвует в подготовке издания Красной книги Украины. Больше всего ее интересуют птицы — ворон, ворона, грач, сорока. Более десяти лет ученая сотрудничает с археологами в экспедициях. С помощью остатков животных она помогает узнать больше о древних поселениях.
— Еще я занимаюсь зооархеологией. То есть, если вместе с археологами я изучаю останки животных, чтобы понять, как жили люди — это археозоология. А здесь я исследую самих животных и узнаю об окружающей среде того времени. Некоторые виды являются маркерами. По ним можно воссоздать ареалы обитания животных и понять, как они менялись. Например, я много лет работаю в Ольвийской экспедиции
Современный череп косули, который Евгения использует для сравнения с найденными костями. По одному зубу, например, можно определить, что перед нами за животное и сколько ему лет.
Юлия Вебер / «Бабель»
Евгения регулярно ездит в экспедиции, бывает в них по нескольку недель, там же проводит наблюдение за птицами. В этом году из-за карантина поездок было меньше, но в Сумской области она все-таки зафиксировала краснокнижные виды. Все такие «встречи» заносят в специальные справочники, с которыми могут сверяться другие исследователи. Чтобы внести или исключить вид из Красной книги, собирается специальная комиссия из зоологов и ботаников. Если есть исследования и публикации об определенных видах — это основание для рассмотрения. Собирается комиссия раз в десять лет. Евгения объясняет, что это оптимальный срок, чтобы сделать достаточно выводов из наблюдений. Если речь идет о сезонных птицах, мигрирующих, то надо несколько лет, чтобы заметить изменения. Поэтому диссертации по орнитологии пишут по десять лет. Сейчас один ученый защищает диссертацию после 25 лет наблюдений.
Если вид вносят в Красную книгу, это вряд ли поможет его спасти, объясняет Яниш. К примеру, если черемшу или подснежники позволить выращивать
Юлия Вебер / «Бабель»
— Возьмем проблему с диким лосем, который был охотничьим животным, а стал краснокнижным видом. Пока вид интересен охотничьим хозяйствам, они заботятся, чтобы поголовье этих животных было. Охотники получают квоту на убийство животных, а деньги которые за это платят, идут на поддержку остальной популяции. Как только вид попал в Красную книгу, о нем уже никто не заботится. Государство должно финансировать охрану. Чтобы были егеря, как в Африке, где к каждому носорогу приставлены охранники с автоматами. На территории, где есть краснокнижный вид, должны быть егерские патрули, чтобы они имели права, а за нарушения чтобы были реальные наказания. Не надуманный штраф в 200 гривен, а гораздо большие суммы.
Юлия Вебер / «Бабель»
Евгения приводит пример из международной практики, как организация СIC
— Люди не понимают, что когда государство не может что-то охранять, стоит позволить это делать бизнесу. Я знаю охотничьи хозяйства на Полесье, которые буквально воевали с браконьерами, чтобы отстоять свою территорию. Они устраивают легальные охоты и поддерживают экосистему. Только разрешение на охоту стоит тысячу гривен. И разрешение дается на одно животное на четко определенной территории. Если все правильно контролировать, то и животные будут.
Челюсть бобра, которой шесть тысяч лет. Она почти не отличается от современной. По костям можно определить вид, границы его ареала и воспроизвести размеры животного.
Юлия Вебер / «Бабель»
О любви к птицам
Родители Евгении — биологи, друзья у них тоже биологи. Сама она сначала хотела стать палеонтологом, а потом археологом, потому что профессии археозоолог не было. Когда родные об этом узнали, то несколько лет отговаривали, потому что экспедиционная жизнь, мол, не для женщины — не будет семьи.
— Для меня приоритетом, наоборот, были экспедиции, поэтому я решила — если уж не суждено стать археологом, пойти в биологи, потому что люблю животных. Мне очень нравятся вороновые, потому что у них высокие когнитивные способности — они перенимают опыт, учатся. По последним данным, крупные вороновые — ворон, серая ворона — и большие попугаи равны по способностям приматам или детям трех-четырех лет.
В Украине нет исследований по зоопсихологии, это направление не развивается. Даже если кто-то из студентов захочет начать, то для них нет научных руководителей, объясняет Евгения. Ближайшая лаборатория, занимающаяся зоопсихологией, есть в МГУ, ученая с ними общалась до войны. Там есть отдел с птицами, где ставят эксперименты, чтобы понять, что птицы делают рефлекторно, а чему учатся всю жизнь.
Юлия Вебер / «Бабель»
— Я бы хотела это изучать, потому что у меня когда-то жил ручной ворон, его звали Крум. Он прожил у меня где-то три месяца, а потом мы были в экспедиции на Сумщине, я отпустила его полетать и, думаю, он прибился к стае. В экспедиции мы с ним выходили на прогулки — он полетает круг и возвращается ко мне, садится на плечо. А однажды он исчез. Прошло 18 лет — и у меня произошла одна очень странная встреча. Мы были в экспедиции, на поле сидела стая где-то из сорока воронов. Я была одета, как и 18 лет назад, прическу тоже много лет не меняю. Я начала к ним идти — все улетели, а один, напротив, подлетел ближе и начал кружить надо мной на расстоянии около пяти метров. Я ему так: «Крум?» — А он мне «Кру!» Посоветовалась со знакомыми зоопсихологами, они говорят, вполне возможно, что это был он.
Ворон у Евгении дома появился случайно.
— Мой знакомый взял себе маленького ворона, а затем пустельгу — на двух времени и сил не хватало, поэтому я забрала ворона себе, мне его было жалко. Но это сложно — это как будто в квартире есть ребенок с крыльями и долотом. В свое время была мода забирать из гнезд птенцов воронов и их выращивать. Кстати, одна из таких птиц живет в Киеве, в знаменитом дворе на Рейтарской. Ее зовут Кора, мы знакомы уже наверное лет 25. Прежде чем поселиться на этой улице, она жила на крыше одного из домов неподалеку площади Льва Толстого. А хозяин считал, что это «он», пока птица не снесла яйцо.
Юлия Вебер / «Бабель»
Об экспедиции и детях
— В последние годы нам сложно оформить экспедиции, поэтому мы берем отпуск и едем, куда спланировали. Как археозоолога меня приглашают присоединиться археологи. Экспедиционный сезон — это июль-август. Я отправляюсь ближе к концу, на последнюю неделю, когда уже накопали находок для исследования. Мне желательно работать на раскопе, потому что некоторые кости невозможно достать, чтобы они не рассыпались в прах.
В рекламе используется образ бобра с красивыми белыми зубами, а на самом деле эмаль у них оранжевая. А зуб, которым бобер грызет дерево, проходит корнем через всю челюсть.
Юлия Вебер / «Бабель»
В экспедициях Евгения ведет записи в блокноте — квадрат раскопок, описание, замеры. Затем заносит всю информацию в таблицу. Может определить возраст животного с точностью до месяцев. Это помогает понять больше о поселении людей. Например, в одной из экспедиций нашли кости медвежат в возрасте несколько месяцев и таким образом поняли, что поселение было летом, а не зимой, как считалось ранее. Археозоологи помогают лучше понять быт древних людей в те времена, когда еще не было письменности.
Юлия Вебер / «Бабель»
У Евгении есть две дочери. Старшая была в экспедициях с восьми месяцев, младшая — с полутора лет. И здесь есть два варианта, говорит ученая: либо они полностью увлекаются той же сферой, либо категорически хотят заниматься чем-то другим. Старшая дочь сказала, что не будет ни археологом, ни зоологом — это не ее, хотя в экспедициях ей нравилось и она планирует ездить волонтером. А младшая пока просится ездить всюду. В экспедициях Евгения много фотографирует, ее фото даже выигрывали конкурсы «Викимедиа». В позапрошлом году она ездила в экспедицию в Монголию, 2 200 километров в авто проехали по пустыне Гоби через так называемую Долину динозавров.
— Моя 14-летняя дочь ездила со мной в Монголию. Добирались до нужного места шесть суток. В этой экспедиции я полюбила курдючный жир. Они там фактически питаются одним мясом. Раз в 200 километров по дороге есть юрты, где можно перекусить и остановиться. У каждого жителя есть свои стада животных. При этом часто у юрты может стоять современная солнечная батарея, а внутри — плазменный телевизор.
Юлия Вебер / «Бабель»
О хендмейде от ученых и популяризации
В 2016 году Евгения начала проект «Хендмейд от ученых». Именно тогда всей Национальной академии наук сократили финансирование в десять раз, а Институт зоологии очередной раз ушел в неоплачиваемый отпуск. Встал вопрос — где брать деньги. И здесь ученая вспомнила, что умеет делать украшения из бисера, а ее коллега, заведующая библиотекой — расписывать витражи, а еще кто-то вяжет, кто-то еще что-то умеет делать руками. Евгения начала узнавать, сколько стоит участие в различных ярмарках. Цены были достаточно высоки — тысяча гривен в день и это без шансов, что кто-то что-то купит. Поэтому она решила устроить собственную ярмарку и бросила клич в соцсети. Идею поддержали в дирекции института и предоставили зал.
Юлия Вебер / «Бабель»
— Один из наших коллег занимается резьбой по дереву и делал посох для фильма «Захар Беркут». У нас было 65 участников из пяти городов. Представлены не только украшения и сувениры, но и разное вкусненькое. У нас семья физиков делает вяленые помидоры, а герпетологи
Цели у ярмарки было две — не только продать, но и показать, что ученые очень интересные люди, со своими талантами и хобби. В этом году была бы уже седьмая выставка-ярмарка, если бы не карантин.
А еще для популяризации науки и ученых Евгения регулярно читает лекции по приглашению.
Юлия Вебер / «Бабель»
— Лет пять назад, когда я общалась со знакомыми из других сфер, они часто не понимали, что такое фундаментальная наука, зачем она нужна. Это для меня был ужас, но одновременно и стимул изменить отношение людей к науке. Я много участвую в научных ивентах и вижу, что сейчас ситуация изменилась. Думаю, что следующий шаг за школами. Учителям следует чаще приглашать ученых на открытые лекции, а ученым — подняться с диванов и чаще ходить в народ. Такое событие ребенок запомнит и возможно в будущем захочет стать ученым.
Юлия Вебер / «Бабель»