Выступать в Украине мне не хуже, чем в Москве. Приблизительно, как в Питере. Я много пишу. За год 20—25 новых стихотворений, и еще не дошел до такой духовной продвинутости, чтобы сидеть над ними в одиночку и умиляться. Мне нужно их кому-то показывать. Я остаюсь советским человеком, который принадлежит к державе с размытыми границами, поэтому продолжаю ездить к своим друзьям. Так сложилось, что примерно 40 людей, чье мнение меня интересует, живут в Киеве, 50 — в Петербурге, 10 — в Бостоне, 20 — в Лондоне, около 200 в Одессе. Я объезжаю эти города каждый год, читаю стихи или отрывки из своей прозы.
Во всем мире есть одна интеллектуальная тенденция, которая касается очень давнего прогноза братьев Стругацких, а еще раньше — Уэллса. Заключается она в следующем. Человечество разделится на два лагеря: один из них, меньший, будет стремительно эволюционировать; другой — медленно деградировать. Среди студентов это особенно заметно. Часть из них умны и быстры, остальные индифферентны и ничем не интересуются, даже сексом.
Плюс гибридной войны в том, что в ней невозможно истребить новую генерацию, которая меняет мир. И, насколько я ее понимаю, меняет в двух направлениях: строит новый тип человека-киборга, постоянно включенного в сеть, и продлевает его дееспособный период. Как будет эта сильная половина человечества реагировать на другую? Возьмут ли меня с собой? Эти вопросы меня заботят.
Если человек в беседе со мной начинает всерьез употреблять термины «геополитика», «англосаксы», «русофобия», я сворачиваю с ним дискуссию. Думаю, «геополитика» интересует тех, у кого скорее не все дома, потому что ее попросту не существует. Ею интересуются люди, несчастные в семейной жизни. Им все время кажется, что против них существует какой-то всемирный заговор.
Человек, который занимается творчеством, гораздо свободнее того, кто не делает совсем ничего. У него есть дополнительная аптечка, еще одна пара рук и готовый способ, как реагировать на весь этот ужас. Я ведь пишу не от хорошей жизни — таким образом я разбираюсь в своих проблемах, довольно серьезных, как и у всякого человека. Например, меня занимает вопрос, как взаимодействовать с государством, когда у него на руках мой контракт на работу, без которой я не могу? Как далеко может зайти мое с ним сотрудничество? Я пишу для того, чтобы себя успокоить, и в этом я абсолютно свободен.
Люди нового поколения устойчивы к любому воздействию — и к хорошему, и к плохому. Как говорит Олег Сенцов, в украинском обществе невозможно установить диктатуру, но и нельзя победить перманентную грызню. Плюс российского студента — его нельзя зомбировать. Минус — его нельзя заинтересовать. Я только недавно понял, что нужно не рассказывать им о литературе, а предложить ею заниматься. Чтобы понять Петрарку, я даю задание написать сонет. Сейчас растет новое поколение, общаясь с которым, я теряюсь. Это те, кто в 12 лет задаются вопросами, которые меня заботили после тридцати. Вот они действительно странные, но я убежден, что эти дети перепашут весь мир.
Книга года — это необязательно хорошая книга. В 2019 году вышел роман Сергея Самсонова
Я придерживаюсь элитаристской высокомерной концепции чтения. Читать — такой же талант, как петь или рисовать. Читать должны не все. Нельзя заставлять ребенка читать. Может, из него вырастет прекрасный дворник. Это как гоняться за ним с ведром черной икры и умолять съесть еще ложечку. Нам больше достанется.
Мне очень жаль, что два главных деятеля украинской культуры — Марина и Сережа Дяченко
Жадан — довольно политизированный писатель. Это нормально, вы ведь воюете. Политика — это концентрированное выражение морали, это душа страны. Пренебрежительно относиться к политике может только глубоко равнодушный к жизни человек. Сегодня на наших глазах творится много историй. Если человек об этом не пишет, то он трус. Поэтому это даже не политизированность, а обобщенное моральное чутье.
Постсоветская литература — это литература деградации и упадка. Союз блочил все, но его все равно победила лень, распад и корысть. Союз образовал Средневековье, откуда там взяться Роулинг и Кингу? Хотя Кинг, вероятно, мог бы появиться, потому что имеет дело с хтоническим ужасом, которого в мире много. Но представьте себе Роулинг, которая выросла в советской школе? Долгое время в России считалось, что мейнстримовый жанр — социальный реализм. Нет. Писатель должен рассказывать сказки. Все великие умы последнего времени вышли из фантастики и фэнтези.
Это предрассудок, что писатель работает один. Он зависит от колоссального количества внешних факторов. Во всяком случае, я. В романах я всегда пишу список благодарностей, как Кинг. Приходится перечитывать огромное количество газет, журналов, работать в архивах. Потом огромную роль играет жена — без нее я бы ничего не писал. Друзья, которые снабжают меня данными. Современная литература — это фабрика, ничего не поделаешь. Однажды мы устроили роман-баттл, моя команда против команды Михаила Веллера. У меня сформировался коллектив из шести человек. Мы забабахали роман «Финал» о футбольном чемпионате в России, который продается лучше, чем все мои книжки вместе взятые. Я его придумал, они его написали.
Литература будущего будет создаваться только коллективным усилием. Во-первых, роман не должен быть стилистически монолитен, поскольку речь идет о разных пластах реальности. Необходима некоторая быстрота и разнообразие. Во-вторых, жизнь усложняется, диверсифицируется. Фантастический роман, где ты хозяин своего мира, написать можно, но современную реалистическую прозу должны писать несколько человек. Вот мы сейчас пишем роман о затопленном городе, в котором прорвало дамбу и его восстанавливают. Это такая история России в одном городе. Архитектор пишет о том, как восстанавливают дома, мостостроитель о разрушенных мостах, а издательница женского журнала — любовную линию. Думаю, хорошую книгу о современной Украине должны писать экономист, политолог и сатирик, который бы добавил здорового гротеска.
Украинский читатель неравнодушен. У него на глазах творится история его страны. Воспитанный Гоголем, он любит мистику, фантастику, с ним проще разговаривать. Украинская литература тяготеет к мифу — это хорошая черта. «Тени забытых предков» могли написать только в Украине — из этой повести и фильма выросла любовь к современной славянской этнической культуре.
Российский читатель избалован и испорчен социальным реализмом. Он отвык от фантастики, поэтому спасибо Пелевину за то, что ее возвращает.