«В таком худом Саше такая сила воли». Как анархист Кольченко стал известным политзаключенным и как он справляется с публичностью и славой — большой профайл theБабеля

Седьмого сентября в Борисполе приземлился самолет из Москвы, на котором прилетели 35 украинских политзаключенных. В аэропорту их ждали родственники, президент Украины Владимир Зеленский и несколько сотен журналистов. Из самолета вышел режиссер Олег Сенцов, за ним — анархист Александр Кольченко, к ним подбежали родные и журналисты. Корреспондент одного украинского телеканала подошла к Кольченко и попросила его представиться, другая спросила у него: «Скажите, а вы моряк?» Саша нервно улыбнулся.

Через три дня Сенцов и Кольченко давали пресс-конференцию в Киеве, большинство вопросов адресовали Олегу. Когда один из журналистов спросил, что они думают о «формуле Штайнмайера», Олег засмеялся и в шутку сказал, что это вопрос к Саше. Кольченко немного смущенно ответил, что не в курсе, о чем речь. Затем журналисты спросили, какое блюдо они первым съели дома. Сенцов раздраженно ответил, что это неважные вопросы. А Саша так же смущенно сказал, что он съел борщ.

Мы встречаемся с Сашей через неделю после пресс-конференции. Ее много обсуждали в соцсетях — клеймили журналистов за неуместные вопросы. Саша о ней вспоминает с улыбкой — это была его первая пресс-конференция, раньше он никогда не выступал на публичных мероприятиях. Высокий и худой, в клетчатой рубашке, кепке и с клетчатым шарфом, Саша извиняется, что долго не мог встретиться — лежал в больнице, ходил на интервью. Он заикается и нервничает — мнет в руках клетчатый шарф, то снимает, то надевает кепку. Кольченко никому не отказывает и регулярно ходит ко всем журналистам, которые его приглашают. «Саша очень мягкий и добрый, — рассказывают его знакомые и близкие. — Он всегда всем идет навстречу».

Детство и анархизм

Саша Кольченко родился и вырос в Симферополе. Жил обычной жизнью мальчика из спального района на окраине города, «висел с пацанами на улице», ходил в музыкальную школу, играл на гитаре русский рок. Племянница Саши Настя, которая младше его на 13 лет, вспоминает, что у него в комнате всегда был пакет со сломанными барабанными палочками. «Я вечно спотыкалась об эти палочки, — рассказывает Настя. — А он постоянно приносил их с концертов».

В 16 лет Саша играл в местной группе «панкуху», увлекался анархистскими идеями и получил в компании прозвище «Тундра». Откуда оно взялось — не помнит, но кличка прицепилась к нему навсегда. К анархизму Саша пришел из-за школьных уроков истории — там почти ничего не рассказывали о «махновщине», поэтому он стал искать информацию самостоятельно. Идея отсутствия государства ему понравилась, он познакомился с единомышленниками. Среди местных анархистов Саша выделялся стилем одежды — «узкие джинсы, пайта и пиджак со значками». По внешнему виду его легко вычисляли ультраправые.

— Сначала было несколько мест по всему центру [где мы собирались], но со временем, когда мы приобрели популярность у себя в городе среди ультраправых, они нас стали узнавать в лицо. Нужно было всегда быть наготове.

— Портвейн пили, например «три семерки»?

— Да, много всего пили. И «три семерки», и «три шестерки».

Анархисты организовывали концерты разных панк-групп из России и Украины и сами же охраняли эти концерты от ультраправых. О драках с оппонентами Саша рассказывает неохотно, а вот Настя сразу говорит, что дядя дрался часто. За справедливость.

В 2008 году Кольченко поступил в Таврический университет на факультет географии, там он познакомился с Максимом Осадчуком и Денисом Мацолой — активистами антифашистского движения на полуострове. Саша, как вспоминают Осадчук и Мацола, был представителем «группы молодых анархистов». «Они были из тех хардкорных компаний, с которыми ты с радостью зависнешь на несколько дней в общаге, но, скорее всего, не захочешь их «вписать» у себя дома, — рассказывает Мацола о своем знакомстве с Кольченко. — Он был веселым, отвязным и беззаботным панком. Но отличался от большинства подчеркнутой, даже несколько старомодной обходительностью в общении с девушками, которая очень контрастировала со всем, что он делал, и с тем, как выглядел. А еще больше всех их читал, «упарывался» по теории анархизма и серьезнее всех относился к идейным принципам». Осадчук добавляет, что Саша произвел на него впечатление очень умного и начитанного человека: «С ним всегда было интересно поговорить».

Крымские антифашисты тогда активно участвовали в разных акциях — в 2009 году они бастовали вместе с рабочими «Крымтроллейбуса» и добились сохранения троллейбусного маршрута Симферополь — Ялта. В 2009 году в Севастополе планировали построить угольный терминал — после акций протеста горсовет отказался рассматривать это решение. Анархисты больше выходили на уличные протесты — в память об убитых Станиславе Маркелове и Анастасии Бабуровой и в целом против ультраправого насилия. «У той части движения, что называлась «антифа», это было профильное направление. Это как раз было свойственно Саше и его группе», — говорит Осадчук.

Евромайдан и аннексия

Для Украины 2013 год был напряженным — в это время оппозиция проводила всеукраинские акции против Виктора Януковича и Партии регионов. Самым массовым стал марш «Украина, вставай» весной 2013 года. Тогда в Киеве подрались националисты и члены партии «Свобода» с титушками-спортсменами, которых нанимала Партия регионов для своих акций. Начало Евромайдана в ноябре 2013 года, после отказа от ассоциации с Евросоюзом, стало логичным продолжением весенних акций.

В Крыму тем временем все было намного спокойнее. На акции в поддержку Евромайдана выходили несколько десятков людей. Антифашистское движение Кольченко присоединилось к акциям уже позже, в декабре. «Мы колебались от полного нейтралитета до критической поддержки, — рассказывает он. — Очень скептически были настроены ко всем так называемым лидерам Майдана, которые называли основную массу протестующих провокаторами».

Максим Осадчук вспоминает, что во время Евромайдана крымские левые и правые ситуативно помирились и вместе выступали против Януковича. Чтобы переманить людей на свою сторону, использовали знакомую экологическую повестку — например, незаконные застройки на берегу были связаны с местными регионалами. В феврале Саша поехал в Киев. «Я был очень впечатлен. Это был муравейник — все что-то мастерили. Один человек делал что-то, к нему сразу же подбегали несколько других, выстраивалась очередь, чтоб предложить свою помощь; образовывались разные штабы, пункты приема одежды и продуктов. Уровень коллективной самоорганизации очень впечатлил. Самоуправление — почти как и хотели анархисты».

В Крыму в это время была одновременно спокойная и напряженная обстановка. По городам были расклеены антимайдановские стикеры, в общественном транспорте крутили антимайдановские ролики. Тех, кто был активным лидером протеста, выставляли «предателями Крыма» — например, клеили листови с их лицами и адресами. Сашу это почти не коснулось — он не был публичным лицом и всегда старался держаться в тени. Но местная милиция с начала активных евромайдановских акций в Крыму следила и за антифашистским движением.

После убийств протестующих на Майдане, 22 февраля из Украины сбежал Виктор Янукович. В Крыму в это время Меджлис проводил акции поддержки Евромайдана — в них участвовали и анархисты. Сторонники Антимайдана собирались в так называемую «Крымскую самооборону». Саша называет их «асоциальными и сомнительными личностями, которые раньше целыми днями бухали во дворе». Сам он был против пророссийской повестки: «Я знал, что политическая ситуация в России не очень, что это полицейское государство, кроме того, меня смущала экономическая сторона вопроса. Допустим, до этого картофель и арбузы привозили в Крым из соседней области, Херсонской. А так пришлось бы делать поставки из-за границы».

На полуостров зашли российские военные — одним утром они появились в центре города, перекрыли некоторые пешеходные улицы, заблокировали военные части, окружили телевышку. Саша и его товарищи продолжали протестовать вплоть до «референдума» 16 марта. «Мы встретились с друзьями и подругами и провели весь день на окраине, чтобы не наблюдать весь этот мрак, — вспоминает Саша день «референдума». — Когда уже расходились по домам, я был вынужден проходить через центр и потом об этом очень пожалел. Очень много пьяных людей. Один глава семейства уже в марте был на голом торсе с триколором на шее и на глазах у жены и детей заливался водкой прямо из горла».

Арест

Саша не хотел уезжать из Крыма. Планировал дальше протестовать, но понимал, что просто выходить на акции — бессмысленно. Многие его знакомые к тому моменту уже уехали. «Я сразу сказал, что не хочу сидеть в российской тюрьме, — говорит Максим Осадчук. — Поэтому уехал. Саша еще решил оставаться».

Осознание, что нужно переходить к более радикальным формам протеста, пришло еще до «референдума», когда на один из митингов антифашистов пришли представители местной «самообороны» и угрожали оружием. На тот момент Саша уже был знаком с Олегом Сенцовым — он приходил на местный Майдан и сходки активистов. Там же, на сходках, Саша познакомился с Геннадием Афанасьевым. На этих собраниях обсуждались методы борьбы. «Там высказывались несколько безумные идеи: партизанские отряды, землянки, взрывы мостов», — вспоминал на пресс-конференции Сенцов.

Восемнадцатого апреля 2014 года здание, в котором находился офис «Единой России» (бывший офис Партии регионов) в Симферополе, подожгли. Здание пострадало несущественно, сам поджог произошел ночью, поэтому из людей никто не пострадал. Через месяц, 16 мая, Сашу Кольченко задержали возле здания Федеральной службы безопасности России (бывшее здание Службы безопасности Украины). На тот момент Олега Сенцова, Геннадия Афанасьева и Алексея Чирния уже задержали. Рассказывая о своем аресте на пресс-конференции, Саша сказал, что считал себя «Неуловимым Джо».

— Я думал, что я неуловимый, потому что никому не нужен, — смеется он. — А когда меня арестовали, я уже видел, что это делают ребята в представительских костюмчиках. Подумал: ну все, влип, все серьезно. Меня положили лицом в пол и ласточкой отвели в офис.

— Сильно били?

— Тогда я думал, что да, но потом услышал, как пытали Олега, Гену, и мне показалось пустяками то, что делали со мной.

О том, что Кольченко задержали, его друзья узнали через несколько дней. Он не обсуждал свои планы и действия ни с родными, ни со знакомыми — не хотел подвергать никого опасности. «Мне позвонил кто-то из наших и сообщил что Тундру взяли. Я расстроился, но не удивился. Подумал тогда, что столько людей движевало, а взяли именно Тундру, он же даже не правый», — вспоминает Денис Мацола. Насте, 13-летней племяннице Саши, вообще не сказали, что дядя арестован. «Я приходила и видела, что Саши нет, думала, что уехал куда-то. Видимо, не хотели говорить, потому что думали, что я еще маленькая. Конечно, я очень скоро все узнала сама — но продолжала делать вид, что ничего не понимаю. Однажды мы с бабушкой [мама Саши Лариса] смотрели телевизор и там в новостях говорили о Сенцове и Кольченко. Бабушка подорвалась, попыталась быстро переключить, а пульт не работал. Переключила, и снова мы сидим, как будто ничего не произошло».

Обвинение базировалось на показаниях Афанасьева и Чирния. Оба они назвали Олега Сенцова лидером преступной группировки, рассказали и про поджог здания Сашей. Когда следователь зачитал ему показания, Саша понял, что дальше нет смысла отпираться, и сознался в поджоге. Афанасьев позже на суде отказался от своих показаний — он сказал, что дал их под пытками. Саша назвал поджог акцией протеста против «аннексии Крыма, сужения гражданских прав и свобод, пыток и похищений людей». Давать показания против Сенцова он отказался и не признал себя членом террористической группировки. «Когда его арестовали, я спросил себя, буду ли я его осуждать, если он сломается? — говорит Денис Мацола. — Ответил, что нет, не буду. Когда стало известно, что он ничего не подписал, я подумал: надо же, в таком худом Саше такая крепкая сила воли».

Срок и голодовка

Последнее заседание по делу Сенцова и Кольченко проходило 25 августа 2015 года в Ростове. Афанасьева и Чирния к тому времени уже осудили на семь лет лишения свободы. Судья зачитал приговор: Сенцову — 20 лет лишения свободы, Кольченко — десять. В это время Олег и Саша, обнявшись, пели гимн Украины.

— Я предложил Олегу, что если приговор выпадет на 24 августа [День Независимости Украины], то можно будет спеть гимн. Приговор назначили на 25 августа, но мы все равно не отказались от этой идеи.

— Что ты почувствовал, когда услышал приговор?

— Было весело. Я этого ждал. Когда мы с Олегом ехали этапом в поезде, он мне рассказал, что следователь ему прямо сказал: «У тебя будет 20, у твоего подельника — 10».

Сашу отправили отбывать наказание в колонию города Копейска Челябинской области. До 2012 года она считалась одной из наиболее суровых в России — здесь издевались над заключенными, избивали их, требовали деньги. В ноябре 2012 года часть арестантов вышли с плакатами о помощи и объявили голодовку. Бунт быстро подавили, зачинщикам добавили сроки, но в самой колонии после этого стало спокойнее.

О том, что его везут в такое жесткое место, Саша не знал. По приезде в колонию его тут же отправили в штрафной изолятор — там он потом оказывался часто. «Это такая себе Russian tradition, — смеется Саша. — По приезде меня поставили на профилактический учет как лицо, склонное к распространению экстремистской идеологии и литературы. Таких, как я, в лагере было человек десять — я и девять мусульман. У администрации есть внутренняя инструкция, по которой на все государственные российские праздники или важные события всех «неблагонадежных» закрывают в штрафизоляторы. Только я не понимаю, с какой целью. Не думаю, что находясь в лагере, мы представляли какую-то угрозу».

Сергей Моргунов / «Бабель»

Сергей Моргунов / «Бабель»

Сергей Моргунов / «Бабель»

В тюрьме Саша читал «Новую газету», слушал Дмитрия Киселева, читал письма. В Киеве знакомые и правозащитники выходили на акции протеста, в Крыму семья Саши собирала передачи для поездки мамы в Копейск и каждый год 26 ноября отмечала его день рождения. «Однажды мы собрались с его друзьями отмечать день рождения, — вспоминает Настя Кольченко. — И все произносят тосты такие, очень обтекаемые, ничего не говорят прямо. Мне стало так смешно. Говорю, мол, ребята, ну давайте мы не будем изображать, что не понимаем, зачем все здесь собрались».

Четырнадцатого мая 2018 года Олег Сенцов объявил бессрочную голодовку. Он заявил, что требует освободить всех украинских политзаключенных в России, не включив себя в этот список. Через две недели голодовку объявил и Саша, хотя Сенцов был против этого. Говорит, что не мог остаться в стороне.

— Я написал заявление [о голодовке], но опер испугался и сказал, что никаких заявлений принимать не будет, — вспоминает Саша начало своей голодовки. — Мы пришли в кабинет, сбежались все оперативные сотрудники, стали играть в хорошего и плохого полицейских. Одни сразу угрожали тем, что будут регулярно устраивать обыски в том бараке, где я живу, и утверждать, что это из-за меня. Другие предлагали подумать о своем здоровье, о родных, о будущем. Начали есть бутерброды и пить чай в моем присутствии, предлагали мне.

— Как ты это выдержал?

— Нормально. Они очень нервничали и орали, а я спокойно сидел.

Для родных и знакомых новость о голодовке стала шоком. Настя вспоминает, что очень разозлилась на дядю — куда ему с таким телосложением голодать. «Страшные были дни, каждый день постоянно проверял новости, боясь пропустить что-то о его голодовке», — говорит Денис Мацола. Сашина голодовка длилась неделю, он потерял десять килограмм. Для человека его телосложения — критичная потеря веса. Голодовку ему пришлось прекратить вынужденно — сотрудники колонии сказали, что начнут принудительно его кормить. В Украине же вздохнули с облегчением.

Возвращение

До ареста Саша был в Киеве всего несколько раз. Говорит, что ему здесь немного дискомфортно — не привык к таким большим расстояниям. Да и вообще за эти пять лет Саша сильно выпал из жизни. «Я когда ехал в автобусе по Москве [во время обмена], то у меня было ощущение, что мы попали в будущее, — рассказывает он. — Разные хипстеры и бородатые дядьки на гироскутерах, электросамокатах, мотоциклах. Для меня все это было очень необычно».

Сейчас он живет в общежитии вместе с мамой, сестрой и племянницей. Правительство пообещало выдать политзаключенным квартиры — этот вопрос пока решается. Еще во время заключения Сашу восстановили в его родном Таврическом университете, который переехал из аннексированного Крыма в Киев. Правозащитой он заниматься не хочет, но планирует вернуться к активизму. На пресс-конференции он несколько раз повторил, что нужно поддерживать не только украинских политзаключенных, но и россиян, которые поддерживают Украину.

— В Украине сейчас не очень любят левых, тебя это не пугает?

— Немного пугает, но в то же время нам нужно отмежеваться от сталинистов и совков. Это понятие достаточно широкое и сейчас оно почти ничего не значит: левыми себя могут называть и сталинисты, и представители организации «Боротьба», которые сейчас воюют на стороне так называемой «ДНР».

Саша не любит публичность и сложно адаптируется к свалившейся на него известности — он переживает на каждом интервью, долго и тщательно подбирает слова. Смущается, когда к нему подходят на улице или в метро, пытаются обнять или пожать руку. Его племянница Настя говорит, что он сейчас немного растерян. При этом все знакомые и близкие говорят, что Саша остался таким же, как и был. Стал старше и мудрее, но в остальном — это все тот же добрый и веселый Тундра, каким он был до тюрьмы.

На прощание Саша спрашивает, где находится один из баров — вечером в его честь волонтеры и знакомые устраивают вечеринку. Я спрашиваю у него, не чувствует ли он на себя давления, что должен соответствовать чьим-то ожиданиям. Саша улыбается: «Такие мысли возникали и возникают. Но я стараюсь оставаться тем, кто я есть».