«Если играет музыка — кого-то избивают». Заключенные бердянской колонии № 77 и их родственники жалуются на пытки, издевательства и вымогательство — большой репортаж

1. Колония

Чтобы попасть в колонию, нужно отправить запрос. Его обещают рассмотреть за три дня. В запросе необходимо указать цель визита. Пишу: «Ознакомиться с бытом заключенных». Отправляю его в понедельник, 27 мая, прошу пустить меня в колонию 30-го. Поезд из Киева в Бердянск идет 17 часов. Город курортный, на вокзале толпятся люди с табличками, они заманивают приезжающих туристов поселиться у себя. Кажется, в городе сдается каждый дом или квартира. Тут же стоят таксисты и предлагают везти «на адрес» — они работают с местными и за каждого привезенного курортника получают процент. Напротив входа в вокзал — черная BMW, на номере надпись — LEGION. Рядом крупный мужчина в шортах и черной майке, с поясной сумкой. Это Андрей Ляшенко, правозащитник, он занимается делами двух заключенных: Юрия Беляка и атошника Александра. Андрей Ляшенко служил в морской пехоте, потом воевал в батальоне «Донбасс», а затем основал общественную организацию «Легион правды». Она помогает ветеранам, которые оказались в тюрьме.

— Я как в это все ввязался? Бывают случаи, что человек приказ выполнял, а его потом в тюрьму посадили. Это несправедливо, он же не по своей воле. Я и сам воевал — знаю, что это такое. Потому возникла идея такой организации, которая будет доказывать невиновность.

Бердянская исправительная колония № 77 — учреждение минимального уровня безопасности. В основном тут сидят те, кого осудили первый раз. Большинство заключенных — молодые люди от 18 до 30 лет, отбывающие наказание за разбои, грабежи и торговлю наркотиками. Колония рассчитана на 730 человек. В поле зрения правозащитников она попала 11 лет назад — тогда заключенные устроили первый бунт и заявили о пытках. В 2016 году всплыла история Николая Молокова. Он успел посидеть в «семерках» всего несколько дней, за это время его избивали, душили и обливали водой на морозе. В колонии заявили, что Молоков сам виноват — мол, когда приехал с этапа, отказался подчиняться администрации, потому к нему «применили силу и спецсредства».

Офис правозащитной организации Андрея находится в здании, похожем на завод. На первом этаже длинный коридор, вдоль него двери с табличками: «Ксерокопия», «Жидкие обои и гвозди», UNDP, «Юридические услуги» и, наконец, «Легион правды». За дверью маленькая комната. Несколько стульев, флаги на стене, письменный стол завален документами и письмами.

— В феврале к моим юристам обратилась мама одного из заключенных колонии. Описала свою ситуацию, рассказала, что происходит в «семерках». Мы начали разбираться, и всплыл атошник, которого изнасиловали.

О том, что в колонии изнасиловали участника АТО, правозащитники узнали в феврале 2019 года. С тех пор Андрей Ляшенко и занимается этим делом. Каждый день он получает отписки из разных инстанций. Андрей сует мне пачку бумаг: «Руководство колонии отстранить от работы на время расследования не представляется возможным», «Ваш запрос поступил на рассмотрение», «Заявление передано...».

2. Изнасилования

Колония № 77 относится к так называемым «красным зонам». В ней не действуют воровские порядки, а всем заправляет администрация с помощью «козлов» — зеков, сотрудничающих с руководством. Таких зон в Украине мало. Больше «черных» — там администрация следит за порядком и выполнением общих правил, а заключенные живут согласно тюремной иерархии. В «семерках» свои порядки.

Братья-близнецы Артем и Александр вместе пошли воевать. Командовал подразделением их родной отец. В один из дней службы они получили приказ доставить в часть мужчину, который мог быть корректировщиком сепаратистов. Братья выполнили приказ, через несколько дней повезли его назад. Не то в дороге, не то после мужчина умер — по данным экспертизы, от разрыва сердца. Братья дослужили, Александра наградили орденом «За мужество». А в июне 2016 года Артем и Александр получили сроки за незаконное лишение свободы того самого мужчины. Александр отправился в заключение на три года. Вскоре, его этапировали в Бердянск. С первого дня Александру предложили сотрудничать с администрацией, он отказался. Тогда его избили. Затем еще несколько раз. А потом изнасиловали. Пять раз. Как говорит правозащитница Ольга Решетилова, насиловал рецидивист Сергей Мирошниченко, который в принципе не должен сидеть в колонии для первоходок. Брату Александра Артему, сидевшему в другой колонии, прислали письмо: «Твой брат перешел в касту опущенных».

Александр попал в санчасть, где его освидетельствовала тюремный врач. Дальше Александр попал в психдиспансер. Сейчас он на свободе, назвать его поведение адекватным сложно. Он не идет на контакт с адвокатами и правозащитниками, отказывается писать заявление в полицию и проходить медицинское освидетельствование. Начальник колонии Максим Чукин заявляет, что никакого изнасилования не было, а рецидивист Мирошниченко сидел в колонии в другое время.

По его словам, всю историю придумали «некие силы, чтобы изменить порядки в тюрьме в пользу криминальных авторитетов».

3. Вымогательства

После скандала с атошником всплыли еще несколько случаев пыток и избиений. По словам родственников, заключенных бьют, чтобы было проще вымогать у них деньги. Один из таких заключенных — 38-летний Юрий Беляк. Его история уникальна тем, что он попал в рабство в России, там же сел в тюрьму, его экстрадировали и отправили досиживать в бердянскую колонию. Его мама Татьяна Беляк успела перевести на разные счета больше 30 тысяч гривен за пару месяцев — все для того, чтобы сына не избивали. В распоряжении редакции theБабеля есть протоколы допроса Татьяны, решения российского и украинского судов, копия справки о том, что Юрий Беляк признан потерпевшим от работорговли.

История Юрия Беляка началась три года назад. По его словам, он увидел на столбе объявление о заработках в Москве: требовались курьеры в стоматологическую клинику. На месте оказалось, что работать надо наркокурьером. Документы у него забрали — так он и попал в рабство. Когда решил сбежать, «хозяева» сдали его в полицию — 31 января 2016 года Юрия задержал наряд, при себе у него было 13 пакетов «спайса» общим весом почти 17 грамм. Почти через год, 26 декабря 2016 года, российский суд приговорил его к 4 годам и 6 месяцам тюрьмы за «приобретение и хранение наркотических веществ без цели сбыта». Мама Юрия Татьяна разыскала родственников таких же попавших в рабство в России, как и ее сын. Вместе они обратились в Министерство юстиции и добились того, чтобы их близких перевели из российских тюрем в Украину. Юрию даже выдали справку в Минсоцполитики, что он пострадал от торговли людьми. Несмотря на этот статус, 29 декабря 2018 года Беляка отправили досиживать срок в бердянскую колонию № 77. Там его ждали избиения и вымогательства. Как говорит мать Юрия, без денег не доходили даже передачи.

— [3 января 2019 года] он позвонил, будто не своим голосом: «Мамочка, помоги мне, очень прошу». Я своего сына знаю. Он говорил, а ему диктовали, что говорить. Сын сказал, что ему угрожает опасность и, чтобы ничего не случилось, нужно перечислить 12 тысяч гривен на карту, которую он скажет. Я выслала, испугалась за него. Сразу же нужно [было] скинуть смску, что ты перевел деньги. Пишешь сумму, фамилию и время перевода. [Вероятно,] чтобы люди понимали, от кого транш пришел. А потом оказалось, что платить нужно за все. Чтобы хоть что-то попало к нему из передач, которые я слала, — плати. После каждого телефонного звонка — плати. За январь я выслала 21 тысячу гривен.

Татьяна обратилась в СБУ, но ей сказали, что доказательств того, что деньги вымогает именно администрация, нет.

Татьяна продолжала переводить деньги на разные счета: всего больше 30 тысяч гривен. Потом ей позвонил сын и сказал, что каждого пятого числа надо платить тысячу гривен — за возможность ходить на работу. В «семерках» есть швейные и деревообрабатывающие цеха. Все, кто не работают на производстве, чистят бараки и другие помещения.

— Все, кто не работают, драят щетками унитазы и плитку. Если тебе нечем заниматься, то тебя лупят, поэтому на работу ходить надо. А вообще, лупят все равно всех. Просто потому, что ты поднял глаза. Они ходят так — с опущенной головой. Бьют очень сильно и по очереди: пока одного бьют, все остальные смотрят, а как он потеряет сознание — следующего. Один из заключенных сходил под себя во время побоев. Ты стоишь ждешь, пока до тебя очередь дойдет, с ума можно сойти. За февраль [2019 года] в колонии было два трупа. Проверки приезжали. Недавно мы узнали еще об одном пострадавшем. Заключенный Самир. Ему отбили легкие, у него плевра отошла, его сразу перевели в 55 колонию, а оттуда в больницу. Спрятали. Пытались следы замести.

Татьяна Беляк добилась того, чтобы ее сына перевели в другую колонию. Сейчас он сидит во Львове, адвокаты пытаются освободить его, ссылаясь на статус потерпевшего в деле о работорговле.

4. Пытки

Все, кто был в колонии или у кого там сидели родственники, называют ее «две семерки», или просто «концлагерь».

На бердянской набережной есть шахматный клуб «Четыре коня». Несколько столиков под крышей беседки, пенсионеры играют в шахматы и пьют пиво. Рядом несколько рыбаков обсуждают улов. Тут мы договорились встретиться с Серегой — бывшим заключенным колонии № 77. Серега приходит, опоздав на 40 минут. На нем белая футболка, кепка-тракер и светлые брюки. Серега улыбается, оголяя черную дыру вместо зуба.

— Добрый вечер. Извините, дела были, задержался.

Поначалу разговор не клеится. Серега не может вспомнить фамилии своих надзирателей, путается, перескакивает с одного события на другое. Но когда я прошу описать, как все началось, собирается с мыслями и быстро рассказывает.

— Распорядок такой. Приезжаем с этапа. Из автозака выкидывают на снег — бьют с ноги в спину. Выпадаешь, сразу подхватывают. Заламывают руки — не думал, что рука так может вывернуться. Бьют под дых, бьют по ногам. Строят всех. Говоришь имя, фамилию, статью. Я сел на год всего. Хватило. Потом всех прибывших в карантин. Там раздели догола. Меня спросили: «Работать будешь?» Я не понял вопрос. Ударили по яйцам. Согнулся, начало тошнить. Потом опять называешь статью, фамилию. Это со всеми так. Ну, и дальше в душ.
— Кто бил?
— Помощники администрации — «козлы», это из заключенных. Главный по блоку, завхоз Валера Самило, смотрел. [Тех,] кто пытался сопротивляться, развели. Меня отвели в маленькую комнату. Там делали «черепаху». Это когда тебя раком ставят, три человека держат, а один со всего размаху двумя локтями бьет по позвоночнику. А знаешь, что самое забавное? Все это время громко играет музыка. Чтобы не слышно было, как мы кряхтим.

Серега закуривает, его рука дрожит.

— Так прошел месяц. Потом пришел бугор, говорит: «Звони жене, пусть шлет деньги, я карту Привата скажу». Я ему говорю, что нет, мол, у меня жены. А он: «Матери звони, кому угодно, хоть х*ю лысому. Денег не будет — будешь щебенку жрать. Отсюда никто не выходит». Я человек честный, откуда у меня деньги? А нам между собой говорить нельзя — все через дневального. Туалет, все что угодно — надо к дневальному обращаться. Кто заговорил с другими зеками, тому «губошлепка». Это такая дощечка, с размаху по губам бьют. На третий раз уже и разбивают. Следующий этап — по пяткам трубой. Лежишь, а тебе с размаху бьют в пятку, прям в кость. Кажется, что череп раскалывается. А еще плоскогубцами за пальцы… Любят иголками в ногти. «Козлы» специально эти иголки то в парашу окунают, то об стену трут, чтоб грязные были. А потом под ногти.

Серега рассказывает, как отказался платить деньги, потому что их не было. Как у других заключенных тоже вымогали деньги в обмен на безопасность и как его пытали.

— Еще метод: надевают смирительную рубашку, сзади вставляют палку, обливают водой и начинают палку крутить. Глаза лопаются в прямом смысле слова. Если теряешь сознание, обливают холодной водой и продолжают. Знаешь, больше всего хочу забыть это все, а не могу. Иногда ночью просыпаюсь — кажется, опять мордой в матрас уложили и душат. А матрас мокрый. Задыхаешься, вены вздулись, кусаешь этот матрас, а тебя п*здят. Ради трех тысяч. Вот сколько моя шкура стоила!

Серега показывает десну, где когда-то рос зуб, закуривает и кашляет.

— Надо сфоткаться, да страшно. Вдруг тубик?

5. Запугивание

Родственники узнают о пытках и побоях, когда приезжают на длительные свидания в колонию. Например, мама заключенного Артура Маналати в первый день свидания услышала громкую музыку. Подумала, что сын попал в хорошую, культурную колонию. Сын ей объяснил, что музыку включают, когда избивают новичков, чтобы не было слышно, как они кричат. Артура Маналати тоже перевели из бердянской колонии в Одесскую область. Рассказ матери Артура записал на видео Олег Цвилый, адвокат из «Альянсу Української Єдності».

— Есть старшие «козлы», они держат [банковские] карточки. Мне говорили, чтобы я завела карточку и родственники мои тоже [завели], на них будут переводить деньги [родственники заключенных]. Надо записывать время, сумму и от кого перевод. Я отказалась это делать.

Дальше, по словам Маналати, родственники надзирателей снимают деньги с карт и присылают в тюрьму.

— [Деньги] обналичивают родственники этих «козлов». [Купюры] сворачивают в трубочку, суют в моющее средство сыпучее и отправляют в колонию. А там они попадают к начальнику. Еще «козлы» просили меня отправлять им посылки: телефоны, радио, чтоб им было не скучно. Я все это покупала и отправляла «Новой почтой» в колонию на имя сына. Если не подходили цвета или что-то им не нравилось, моего сына избивали. Кроме избиений, угрожают изнасилованиями. Мне намекали на свиданке, что мой сын красивый, поет и готовит.

Работа в тюрьме тоже не спасает от побоев. Когда заключенные не справляются с работой в швейном цеху — не выполняют норму, их бьют.

По словам мамы Маналати, она брала кредиты, чтобы платить за сына или отправлять передачи, а однажды ей предложили оформить сыну условно-досрочное за сто тысяч гривен.

6. Лечение

В десять утра в офисе «Легиона» уже работают юристы. Одна из них — Марина Карпунькина, она помогает в деле Юрия Беляка и консультирует фельдшера колонии, которая судится с администрацией.

Медицинская часть в колонии есть, но от побоев она не спасает: телесные повреждения тут не регистрируют, а лечь в стационар можно только с температурой 39 и выше. После случая с изнасилованным атошником двое врачей — психиатр Станислав Бондаренко и фельдшер Наталья Яголович — дали показания. Организация правозащитников Олега Цвилого записала их на видео в феврале. Врачи рассказали, что избитые заключенные приходят в сопровождении «козлов», и те рекомендуют врачам, как поступать с больными.

Через несколько месяцев после скандала Станислава Бондаренко уволили, а против фельдшера Яголович начали служебное расследование за неисполнение обязанностей — не оказывала заключенным врачебную помощь. Яголович утверждает, что администрация колонии заставила заключенных написать заявления о том, что она «не дала таблетку анальгина». Наталье вынесли строгий выговор. По закону за один выговор уволить нельзя, потому против нее открыли еще одно расследование — теперь уже о том, что ее действия привели к смерти заключенного в феврале 2019 года. Сейчас она судится с колонией. Юрист Мария Карпунькина посоветовала ей дождаться второго выговора и тогда уже идти в суды, но Наталья ее не послушала, потому что хочет отсудить деньги.

Правозащитник Андрей Ляшенко объясняет, что врачи дали показания в феврале — только когда их лишили премии.

— Семь лет люди работали в колонии, видели избиения и пытки, и все было нормально. А теперь решили рассказать.

Прошу Андрея договориться с врачами об интервью. Фельдшер Наталья Яголович соглашается, но потом перезванивает и отказывается.

— Мы уже давали интервью, хватит, опять все по десятому кругу. Какой в этом смысл? Одни проблемы.

Психиатр Станислав Бондаренко просто не берет трубку. Андрей показывает 17-минутное видео с показаниями, которое успели записать правозащитники. На нем мужчина и женщина с замазанными лицами представляются тюремными врачами — это Бондаренко и Яголович. Мужчина рассказывает:

— Все в колонии решают «козлы», они даже выше врачей поставлены. Простой пример: у меня был [электронный] градусник, «козлы» забрали из него батарейки, чтобы не мерял никому. Один раз пришли с предъявой: мол, не так шину наложил. Ну им виднее, наверное. Медикаментов нет, доходило до того, что я лечил просроченными. Понимаю, что это преступление, но лучше так, чем вообще никак. В колонии чесотка, вши, одежда заключенных не прожаривается, вонь стоит. Заключенных бьют. Если слышишь, что громко играет музыка, сразу понимаешь: этап пришел, всех бьют. Некоторые парни вскрывают вены, только чтобы отсюда сбежать или не попасть на № 77.

Женщина жалуется на условия работы:

— Мы сами как крепостные. Если кто с администрацией не согласен, его прессуют, давят. На меня вечно жалобы пишут: то не лечила, то отказалась помогать. Я же знаю, что эти жалобы администрация заставляет писать. Я когда пришла сюда работать, была в шоке от порядков.

Прошу еще раз набрать Наталью — она сбрасывает. Звоню психиатру — у него выключен телефон. Остается надежда попасть в саму колонию. За четыре дня мой запрос должны были обработать. Андрей говорит, что пару недель назад туда не пустили правозащитников. Звоню по телефону, который дал мне сотрудник пенитенциарной службы.

— Ваш запрос обрабатывается. Возможно, вы сможете попасть в колонию завтра утром, в пятницу. Ждите, вам придет письмо.

7. Воспитание

В полдень письма из колонии нет. Я сижу в кафе «Эдем» на набережной — тут мы договорились встретиться с бывшим сотрудником колонии Антоном. Он похож на сотрудника СБУ: черные брюки и майка, очки, компактная сумка через плечо. На улице больше 30 градусов. Антон вертит в руках электронную сигарету. Говорит, что сам не пытал, но видел, как заключенных избивали другие.

— Несколько целей. Во-первых, воспитание. Зеку нельзя давать времени и свободы думать, иначе в его голове мысли разные появляются: нагрубить, не пойти на работу. Борзеют они быстро. В колонии надо быть начеку. Потому и бьют с первой минуты, как выгрузят на землю из автозака. Главная задача — подавить волю, чтобы не сопротивлялся. Чтобы ходил с опущенными глазами и боялся даже посмотреть. Тогда все приказы быстро исполняют, не думают, дурацкие они или бессмысленные, — делают, как говорят. А не сделают — опять бьют. Хотя бьют в любом случае.
— Деньги вымогают?
— Скажем так, это плата за нормальную жизнь. Когда зека сломают, он быковать не будет. А чтоб полегче жилось, платит. Опера об это не мараются, для грязной работы «козлы» есть. Они и в карантине бьют, и в бараке, и денег соберут. А операм ничего делать не надо — лафа. Только «козлов» напрягать.

Антон говорит, что захотел уволиться через месяц, совесть мучала. Но сразу уйти не получилось. Проработал несколько лет.

— Конечно, все знают в администрации, что людей бьют. Как не знать, если все на виду. И про деньги знают, и про пытки, и про то, что у зеков вещи отбирают. Что поновей и покрасивей, все себе и «козлам», а зеку ничего не надо, так отсидит. Передачки делят тоже между сотрудниками.

Два часа, письма из колонии по-прежнему нет. Я отвлекаюсь от разговора и звоню в колонию, узнать, что же случилось с моим запросом.

— Неделя тяжелая была. Может быть, на следующей удастся рассмотреть, и вы попадете туда. Может.

Антон пожимает плечами и «шутит», что там не успели убрать кровь с пола — потому и не пускают.

— [Система] простая. Привозят зеков, бьют. Потом в карантин. Бьют. Потом в барак. Бьют. Все это делают «козлы». А когда уже зек ничего не хочет, тогда с ним можно работать. Иногда, бывает, и опера бьют. Но редко. Ты не думай, там не садисты работают — это методы такие, воспитание. Ну а как им еще, чтоб дошло: тюрьма — это плохо, не надо в нее садиться. Тюрьма не курорт.

Антон допивает кофе, прощается и уходит по своим делам. По набережной в сторону пляжа идут люди с полотенцами и бутылками пива. Некоторые останавливаются сфотографироваться возле белой беседки. Рядом натянут баннер, на нем надпись: «Бердянск — сердце Азова, лучший курорт».