Изначально мы не планировали подаваться на конкурс. Мы работали над проектом два месяца, пока были на резиденции в Катовице [август -сентябрь 2018 года], когда решили подать, то поняли, что не успеваем — дедлайн был через 10 дней. Но за это время на рассмотрение комиссии подали всего два проекта. Потому министерству пришлось продлить конкурс, мы прошли через два тура и победили. Наша «Падающая тень «Мрии» на сады Джардини» — сложный и многослойный проект.
Мы хотели использовать только «Мрию», никакой другой самолет нам бы не подошел. Когда мы решили подать проект на конкурс, то знали ответы на два главных вопроса: стоимость аренды АН-225; свободен ли самолет в дни открытия биеннале. План у нас такой: «Мрия» взлетает в Гостомеле, снижается над Венецией и возвращается обратно в Украину. Наш проект не математика, не физика, не черчение, а произведение искусства. Но людей больше волнует не художественная составляющая — к ней не докопаешься, а практическая, например, как быть с тучами, солнцем, разрешениями. По расчетам, есть три высоты, на которых самолет АН-225 отбросит тень. Первая — 300 метров, вторая — 700 метров, третья — 2 100 метров. Даже на последней высоте площадь тени будет около 50 метров. У нас есть все эти чертежи, которые рассчитывают площадь тени в зависимости от набранной высоты. Но они не учитывают влажность, облачность и то, каким будет солнце в этот день. Так что наша тень скорее метафорическая.
Мы запланировали полет на 9 мая, но в этом нет никаких имперских замашек. Просто 8 мая открывается биеннале, и не все успевают съехаться к первому дню. Поэтому мы решили провести акцию на следующий день после открытия — из прагматических соображений.
Мы — кураторы проекта, мы его подали, и он победил, дальнейшая организация полета не только наша обязанность. Но мы участвуем в переговорах. С украинской стороны задействованы три организации: «Укроборонпром», Минкульт, предприятие «Антонов». С итальянской стороны нам нужно получить разрешение на полет от двух институций — мэрии Венеции и Национального агентства гражданской авиации Италии. Проект сложный, но осуществимый. Есть самолет, есть Венеция, есть мы, есть дата и время полета, есть страна с традицией самолетостроения. Конечно, могут возникнуть форс-мажорные обстоятельства, от которых никто не застрахован. Но мы регулярно слышим, что это все глупая затея, банальная и оторванная от реальности идея школьников.
Михаил Мельниченко / «Бабель»
В Минкульте спрашивали, есть ли у нас институциональная поддержка, нужен ли нам павильон для проекта, найдем ли мы сами еще 40 процентов финансирования. Тогда мы не осознавали весь масштаб, который самим же придется реализовывать. Открытая группа уже участвовала в биеннале в групповом проекте 2015 года, в рамках национального павильона Украины HOPE [павильон спонсировал фонд Виктора Пинчука]. Но он был временный и действовал всего три месяца. Сейчас мы делаем большой проект, который будет работать полгода, это интересно и сложно одновременно.
Государство дает нам шесть с половиной миллионов гривен на участие в биеннале, половина этих денег идет на аренду павильона. Дополнительные 40 процентов финансирования [еще около 2,6 миллиона гривен] мы нашли через гранты, спонсоров и партнеров. Чтобы представить проект, нам нужна поддержка независимой культурной институции, которой здесь нет. К кому мы должны были обратиться? В PinchukArtCentre не пойдешь, хотя все от нас этого ждали — сказали бы, что олигарх продавил решение; «Арсенал» часть группы бойкотирует; ни с одной галереей мы тесно не сотрудничаем. С кем тут работать — работать почти не с кем.
Еще одна сложность, Открытая группа никогда не работала с бюджетными деньгами. Сотрудничество с Минкультом кардинально отличается от всего, что у нас было до этого. Наше представительство на биеннале частично связано с УКФ [Украинский культурный фонд]. Мы подались на грант УКФ, ждем ответа и рады, что ситуация переломилась, появились деньги на культуру. По своему опыту можем сказать, что должна быть отдельная государственная институция, которая бы занималась представительством Украины не Венецианской биеннале. Сами мы работаем бесплатно, в проекте заложены наши гонорары как кураторов, но этих денег пока еще нет.
Михаил Мельниченко / «Бабель»
Почти перед каждым нашим проектом люди говорили: «Вы этого не сделаете, у вас ничего не получится». А мы брали и делали. Шумиха вокруг биеннале никак не повлияла на нашу узнаваемость за границей. От «Падающей тени «Мрии» на сады Джардини» мы еще ни разу не получили отдачи, хотя работаем над ним дни напролет, по 14 часов в сутки. Наш проект не может нравиться всем, и оппоненты имеют право на свою точку зрения. Но что-то подсказывает, что повышенное негативное внимание не взялось из ниоткуда. Хотя у нас нет доказательств того, что это спланированная травля.
Порошенко написал пост о нашем участии в биеннале, но мы на это не рассчитывали. Он стал частью информационного шума, резонанс это вызвало, но дополнительное внимание нас утомляет. Наша задача — за короткое время реализовать масштабный проект, а вместо этого мы столкнулись с необходимостью доказывать, что самолет все-таки полетит, а мы достойны представлять Украину. После поста президента выпады в наш адрес не закончились. В неком смысле для нас «Мрия» летит все время, она уже пару раз полетела: взлетала, садилась и снова взлетала. Проект развивается настолько динамично, что иногда мы сами не понимаем, что вообще происходит, и должны осмыслить эту неопределенность.
Мы даже гипотетически не могли предположить, что будет такой масштаб, размах, столько внимания, в том числе негативного. В Минкульте нам сказали, что мы [Открытая группа] даже не представляем, что несется вокруг проекта. И этим все сказано. Даже это разновидность мифа. Нам говорили, что из-за нашего проекта даже увольняли людей.
Михаил Мельниченко / «Бабель»
Проблема украинского отбора на биеннале в том, что здесь выбирают куратора, а не проект. Личность куратора — определяющая по регламенту, хотя куратор проходит отбор с конкретным проектом. Позапрошлый год хорошо дал понять, как это работает. Мы считаем, что регламент плохо прописан, в чем-то даже мутный, и его нужно сделать прозрачнее. Попытки заменить проект уже после отбора ставят под угрозу процедуры прозрачности. Но в Украине до сих пор считается нормальным решать вопросы по звонку. Проект случайно спровоцировал конфликт, который и без того как-то назревал. Кто-то поддержал нас, кто-то высказался против.
Пока до конца не поняли, что это было — обычная борьба за «власть» или реальные перемены в обществе с переходом к либеральным ценностям, которые всегда сопровождаются мясорубкой. Если честно, мы просто не хотим, чтобы ни сейчас, ни потом кто-то мог позвонить знакомым в министерство и быстро «решить вопрос». Чтобы изменить что-то в будущем, наверное, мы должны пройти через это сейчас.
Последние несколько месяцев мы живем в тотальном п*здеце непредсказуемости. Мы не знаем, что будет завтра. Бывает, просыпаешься и узнаешь четыре новости, три из которых выглядят просто катастрофой. А ведь наша задача в Венеции, после акции с полетом — представить павильон, который будет работать до конца биеннале [ноябрь 2019 года].
Дело не в разрешениях, в отсутствии которых нас упрекали, а в том противодействии, с которым мы столкнулись. В Украине нет государственной институции, которая действует независимо от интересов власти. У нас борются за то, что в других странах уже давно решенный вопрос. Там никто никому не впивается в горло, чтобы попасть на биеннале, а здесь мы попали в грязную кампанию.
Михаил Мельниченко / «Бабель»
Над проектом уже работает большая команда. Соорганизатор — люблинская галерея Labirynt, институциональный партнер — Национальный художественный музей Украины, агентство Fedoriv делает графику, GresTodorchuk PR занимаются пиаром, архитектор выставки — Александр Бурлака, менеджер проекта — Ксения Малых, за видео и мультимедиа-продукцию отвечают Макс Роботов, Лера Полянскова, Роман Химей и Ярема Малащук. Часть нашей команды — перформеры, которых мы отобрали на кастингах. На открытии их будет пятеро, потом в павильоне постоянно будут находиться двое.
Нас все время спрашивали: «А что же вы покажете в самом павильоне площадью 80 квадратных метров?». А оказалось, что самая большая проблема в Украине — найти людей, которые умеют работать в формате Венецианской биеннале, знают кучу нюансов, сложностей. И все же там будет инсталляция с аудиосопровождением и видеопроекцией, в которой и будут работать перформеры. Их задача — передавать своеобразный миф, рассказ об истории полета. Пока будет идти биеннале, наш рассказ будет жить и трансформироваться, что-то вбирая, а что-то отбрасывая. Наш перформер — и зритель, и соавтор, и носитель, и хранитель мифа.
То, что на биеннале будет задействован стационарный павильон, поначалу не знали даже в Минкульте. Во времена Российской империи на деньги украинского мецената Богдана Ханенко в Венеции построили постоянный павильон, после распада СССР он отошел России, а мы остались без своего. За все годы украинского участия в биеннале нам не давали свой павильон: желающих больше, чем помещений. А в 2019 оказалось, что дадут и сразу на территории Арсенале [одна из двух главных локаций Венецианской биеннале].
Михаил Мельниченко / «Бабель»
В других странах «большие» художники давным давно вписаны в историю. Их выставляют в музеях, им ничего не нужно доказывать. У Кабакова есть работа «В будущее возьмут не всех» — если ты попал в музей, значит, тебя в какое-то будущее, но взяли. Что мы видим у нас?
В Украине художники бегают, как куры, они нигде не зафиксированы, хотя это для них важно. Они носятся и тоже распространяют о себе какие-то мифы: «Я номер один, я главный в этой стране по искусству». Неужели здесь, чтобы получить ретроспективную выставку, нужно сначала умереть? Пока художника не признают на родине, для других стран он вообще миф. Мы дожили до 2019 года, а в Украине до сих пор нет Национального музея современного искусства. Мы говорим о мифе, и даже если полета не будет, мы знаем, чем наполнить национальный павильон.