Украинский режиссер Сергей Лозница дал интервью интернет-изданию Meduza и рассказал о своем фильме «Процесс», который покажут вне конкурсной программы на 75-м Венецианском кинофестивале. Фильм рассказывает о деле Промпартии — судебном процессе 1930 года, на котором по сфабрикованным материалам более двух тысяч человек осудили за «вредительство в различных областях промышленности и на транспорте».
Об идее фильма
Фильм этот я задумал еще в 2012 году, после того, как сделал картину «В тумане». Так случилось — я увидел в интернете небольшой фрагмент покаянной речи из фильма Якова Посельского «Процесс Промпартии» и был поражен увиденным.
Что-то мне подсказало — наверное, интуиция — заглянуть в каталог архива и посмотреть, а нет ли там чего-то, помимо копии фильма. Может быть, какие-то материалы где-то лежат еще. И я увидел в каталоге, что копий несколько, и они все разной длины. Ух ты, а может быть, это и не копии вовсе? Я попросил ассистента переснять материал. Так и оказалось.
О работе с архивными материалами
Я старался сохранить максимальное количество материала настолько, насколько позволяла структура и форма картины. Весь материал, который мы использовали, был снят в Москве в то же время.
С изображением и со звуком пришлось серьезно поработать. Уникальность этого материала в том, что он синхронный, и мы можем слышать голоса того времени, чувствовать интонации. Звук сохранился в сильно зашумленном состоянии, мы его чистили и собирали по крупицам с негатива, с «лаванды», с позитива.
Я хочу, чтобы мы — с технической точки зрения — воспринимали этот фильм как картину, которая не адресована [только] к тому времени. От меня в картине нет никаких комментариев, кроме последних титров о судьбах героев фильма и о том, что сам процесс был выдуман ОГПУ.
О съемках процесса Промпартии в 1930 году
Какая скрытая камера? Там все время вертят прожекторами, которые лупят в зал. Кинематографисты и снимали. По заданию ОГПУ, партии и правительства. Мыслящий зритель или был расстрелян, или находился на пути к расстрелу, или уехал. Или на такое кино, если была такая возможность манкировать, не ходил.
Там в зале полно иностранных и отечественных журналистов в партере. Редактор Le Monde сидит. Ему все старательно переводят. Вот для всех для них это шоу и было срежиссировано. Зачем? А чтоб объяснить, почему через двенадцать лет [после Октябрьской революции] у нас так и не был построен коммунизм и изобилие не наступило. Например, вот — в экономике завелись внутренние враги.
О роли Сталина в современной России
А что, собственно, изменилось с того времени? А ничего не изменилось. Все те же процессы, выстроенные, как спектакли с предсказуемым результатом. Все тот же государственный террор, направленный прямым и косвенным образом на разные группы населения. Если почитать воспоминания участников нынешних процессов или воспоминания тех, кто попал в ЧК в начале 1920-х, они же по сути ничем не отличаются.
Принципы одни и те же. Сталина нет, а дело его по-прежнему живет. И фраза «Сталина на вас нет» неверна. Потому как есть он, еще как есть.
О своем зрителе
Для кого снимаю? Да для себя прежде всего. Это все меня волнует, беспокоит, тревожит. Как тревожат, беспокоят и волнуют судьбы миллионов пострадавших людей, которые ничего о своем страдании сказать уже не могут. Память о них словно стерлась, исчезла, а значит, как будто и не жили они, и все это как будто напрасно. Наверное, так работает память человеческая и память народа. Но я уверен, что фильм — и этот, и другие — показывать будут, и их будут смотреть.