Пять лет назад в Киеве убили Павла Шеремета. За полтора года трое подозреваемых отсидели и застали отставку Арсена Авакова. Что они чувствуют, о чем сожалеют и как живут — репортаж

Пять лет назад, 20 июля 2016 года, в Киеве взорвали автомобиль, в котором на работу ехал журналист Павел Шеремет. Он умер в машине скорой от кровотечения. Через три года, в мае 2019-го, Владимир Зеленский стал президентом. Он пообещал, что убийц Шеремета найдут и накажут. В декабре того же года состоялся брифинг. На нем тогдашний министр внутренних дел Арсен Аваков, генпрокурор Руслан Рябошапка и президент Зеленский заявили, что силовики задержали трех «убийц Шеремета». По версии следствия, ими оказались военный медик Яна Дугарь, музыкант, волонтер и боец Сил специальных операций Андрей Антоненко и детский кардиохирург и волонтер Юлия Кузьменко. Их арестовали, но они сразу заявили, что непричастны к преступлению, а на момент убийства журналиста даже не были знакомы друг с другом. Так началось громкое уголовное дело времен Зеленского, в котором сразу было много несовпадений. В конце концов Яну Дугарь через год перевели под ночной домашний арест, а затем сняли все ограничения. Юлия Кузьменко провела в СИЗО 7 месяцев, Андрей Антоненко — 16. Теперь оба под круглосуточным домашним арестом. Корреспондент Стас Козлюк по просьбе «Бабеля» съездил с Яной Дугарь во Львов, чтобы вместе забрать из университета ее диплом; сходил к Андрею Антоненко домой, чтобы посмотреть, как он живет под круглосуточным арестом на 15 квадратных метрах, и поговорил с Юлией Кузьменко о том, как изменилась ее жизнь. В это же время министра внутренних дел Арсена Авакова, который полтора года назад публично обвинил их в убийстве, Рада отправила в отставку. Вот что об этом думают и как теперь живут главные обвиняемые по делу Шеремета.

Яна Дугарь

Вторник, 13 июля, Яна Дугарь сидит на площади Рынок в тени небольшой кофейни и пьет лимонад. Она приехала в город ночью, чтобы забрать в университете свой диплом и разобраться со вступлением в магистратуру. Время от времени на нее смотрят прохожие, но девушка, кажется, не обращает на это внимания.

— Я никак не могу привыкнуть к тому, что люди узнают меня на улицах. Бывает, сидишь где-то, пьешь кофе. А к тебе кто-то подходит и сразу такой: «О, вы — Яна Дугарь! Можно сфотографироваться?» И ты фотографируешься. А потом еще. И еще. А этой славы не хочется. Я хочу нормальной, обычной жизни, — говорит Яна.

Дугарь говорит, что ездит во Львов отдохнуть и разгрузить мозг, останавливается пожить у знакомых. Она единственная из трех обвиняемых в убийстве Павла Шеремета сейчас не под домашним арестом.

— Иногда хочется просто убежать куда подальше, — говорит Яна. — Бывает, знакомые в Киеве вывозят меня куда-то в парк или лес, подальше от людей, на природу. Мы часами можем сидеть и просто молчать.

На часах почти полдень. Яна поднимает голову к небу. Смотрит на башню Ратуши. Признается, что за семь лет поездок в город так ни разу там и не побывала. Мы быстро расплачиваемся за лимонад и идем смотреть на Львов с высоты.

История дела Павла Шеремета началась для Яны в 2019 году. В июле она познакомилась с Инной «Пумой» Грищенко, а в августе — с ее мужем Владом «Бучей». Супруги принимали участие в антитеррористической операции на Донбассе. Через месяц после знакомства с Дугарь у Грищенко провели обыск, Яна была на нем понятой и познакомилась с Юлией Кузьменко. Та приехала поддержать Грищенко во время обысков, как подруга. Супругов Грищенко обвинили в покушении на убийство 61-летнего жителя города Косив Ивано-Франковской области Михаила Чекурака. Инну и Влада задержали и взяли под стражу. Уже в ноябре их дело связали с делом Павла Шеремета. Сама Яна говорит, что не знала, кто такой Шеремет, до 12 декабря 2019 года.

В тот день у нее был экзамен в Университете физкультуры во Львове. Она вышла на улицу покурить, к ней подошли неизвестные, показали какие-то документы и попросили «пройти, потому что у них подозрение для Яны Дугарь». Девушка села в авто полиции, ей вручили 12 страниц подозрения. Яна увидела в подозрении фамилию «Шеремет», а еще «Кузьменко», с которой она познакомилась полтора месяца назад у Грищенко, и «Антоненко» — этой фамилии она не слышала и думала, что это женщина. Авто выехало из Львова. Время от времени полицейские останавливались на заправках, однако Яну из поля зрения не выпускали. В туалет она ходила под наблюдением. Во время одной из остановок она смогла достать телефон и написать короткое СМС на первый попавшийся номер: «Я где-то за Ровно. Куда везут — не знаю». После этого телефоны у нее забрали.

Ночью авто остановилось в Буче Киевской области, у отделения полиции. Яна вместе с сопровождением спала прямо в авто, а на утро ее повезли в Печерский суд. Полицейские по дороге расспрашивали Яну о жизни, пытались успокоить.

— Говорили «Ян, да они тебя посадят под круглосуточный домашний. Посидишь себе дома», — вспоминает Дугарь.

Так и случилось: Печерский суд отправил Дугарь под круглосуточный домашний арест. В Новомосковск Днепропетровской области.

Узкая деревянная лестница на Ратушу кажется бесконечной. На ней почти невозможно разминуться с другими людьми, поэтому то и дело приходится останавливаться, чтобы пропустить идущие мимо группы туристов. Отдохнуть удается разве что на площадке с часовым механизмом башни. Здесь мы проводим несколько минут. Яна внимательно смотрит на шестерни, которые медленно вращаются. Переводим дыхание и карабкаемся дальше, на самый верх, чтобы увидеть панораму Львова.

— Я очень люблю этот город. И каждый раз открываю для себя что-то новое. К примеру, ты знал, что под проспектом Свободы течет река? Полтва называется — говорит Яна. — Но больше 100 лет назад ее спрятали под землю, потому что она очень сильно воняла. Или, например, о публичном доме Львова? Мы будем его проходить, там на стенах изображены мужские половые органы. Вот такая была реклама.

Дугарь ходит от одного края башни к другому. Всматривается в город, который остался где-то там, внизу. Ищет знакомые здания. Университет, в котором учится. Академию сухопутных войск, где учатся друзья, у которых она остановилась. Цитадель. Памятник Небесной сотне на Замковой горе. Громко звонит колокол. Полдень. Яна задирает голову к небу.

— Иногда у меня возникает чувство вины, потому что я на свободе. Потому что могу ездить по стране. Вот так, взять и приехать во Львов. А Юля и Андрей вынуждены сидеть под замком, дома, — говорит Яна. — У Юли хотя бы дом есть, какая-то территория вокруг. А у Андрея небольшая квартира, в которой трудно сидеть безвылазно. А я езжу. Вроде и понимаешь, что ты ни в чем не виновата. Но все равно какое-то странное ощущение.

Спускаемся в город. Через час у девушки встреча в университете.

Хотя Яну и посадили в 2019 году под круглосуточный домашний арест, она была вынуждена регулярно ездить из Новомосковска в Киев на допросы и следственные действия. Благодаря этому она чувствовала себя относительно свободной. Даже могла с адвокатами зайти в кафе и выпить кофе.

Но в четырех стенах в Новомосковске было сложно. Ей запретили покидать пределы квартиры, она не могла сходить в магазин за продуктами, даже не могла вынести мусор. Помогать с этим приезжали знакомые и незнакомые люди, волонтеры из Киева, Кривого Рога, из городков в Кировоградской области. Со временем гости стали проблемой. Яна чуть ли не в слезах звонила адвокатам и жаловалась, что не может отдохнуть, что ей привозят горы продуктов, которые она не успевает съедать, поэтому продукты портятся и их приходится выбрасывать, а мусор выносить запрещено.

Единственные, кто действительно не интересовался жизнью Яны, — военные из части, в которой она служила. Несмотря на то, что квартира в Новомосковске была рядом с казармами, проведать девушку побратимы не приходили. Даже не звонили. Зато активную позицию проявил университет. Ректор предложил отправить к девушке преподавателей, чтобы она успела закрыть сессию и не вылететь с учебы. В январе 2020 года Дугарь перевели под ночной домашний арест в Киеве и позволили на неделю поехать во Львов сдать экзамены. Девушка успела сделать все за три дня и вернулась в квартиру, в которой должна быть каждый вечер.

Подходим к Университету физической подготовки. До встречи с руководством вуза у Яны еще двадцать минут, и она решает сходить в парк Ивана Франко, который неподалеку. Здесь празднуют выпускники. Яна задумчиво смотрит на них, закуривает сигарету.

— Курить серьезно и системно я начала на Донбассе, — вспоминает Яна. — Как сейчас помню — это был мой первый раненый. Двое ребят. Подорвались на фугасе. У одного было 90 процентов ожогов тела. Мы пытались его спасти, но не получилось. А второй выжил. И я после того вышла во двор и попросила сигарету. Трудно было.

Обходим по кругу Львовский национальный университет. Подходим к Университету физкультуры по узенькой улочке. Останавливаемся возле контейнеров для сортировки мусора, на студенческой «курилке». Именно здесь полтора года назад задерживали Яну. Опять курим.

— У меня рядом с университетом райотдел. Была печальная история с ним. Как-то в здании рядом с полицией взорвался то ли газовый баллон, то ли котел. Пожар, люди кричат! И знаешь, что делали в тот момент полицейские? Стояли и снимали все на видео. Замечательные у нас правоохранители, — с сарказмом говорит Яна.

Девушка идет к ректору. Она просит меня подождать ее в холле — разговор будет личным, не для посторонних ушей.

Одной из самых больших проблем для Яны стало отсутствие денег. Все эти полтора года она получала зарплату — 1 045 гривен и 17 копеек. Это было одним из аргументов, чтобы перевести девушку из-под ареста в Новомосковске в Киев, потому что билеты на суд из Днепра в Киев и обратно по вторникам обходились приблизительно в тысячу гривен. Найти работу Яна не может. Она — обвиняемый по политическому делу и для части работодателей это аргумент против трудоустройства. Были те, кто предлагал Яне работу, однако они быстро передумывали, взглянув на график судебных заседаний. В итоге Яна ушла и из армии. Деньгами и жильем ей помогают знакомые.

Яна выходит из университета около трех дня. В руках держит приложение к диплому, подписанное ректором. Хвастается оценками — большинство «отлично». Предлагаю угостить ее обедом и зайти в ресторанчик неподалеку. Яна вспоминает, что чувствовала, когда в июле прошлого года с нее сняли арест.

— Первое время был страх. За мной же не только журналисты ходили, но и полиция. Помню, идем с преподавателями в ресторанчик, и я вижу, как за нами идут двое мужчин. И я в какой-то момент резко повернула за угол дома, спряталась в магазинчике, чтобы посмотреть, что же они будут делать. Мужчины сначала растерялись, начали меня искать взглядом. А уже через несколько минут один из них зашел в магазин, где я пряталась, — рассказывает Яна.

Мы заворачиваем в ресторан с небольшой террасой. Проходим через зал и оказываемся в огромном внутреннем дворе. Собственно, здесь и сидит большинство гостей заведения. Официанты здороваются с Яной, предлагают ей лучшее место — у вентилятора. Девушка шутит с персоналом. Заказывает холодное белое вино. Рассказывает о переписке с президентом Владимиром Зеленским.

— Я написала первая. Это был личный разговор. Плюс проблема с выплатами арестованным военным — даже если тебя отпускают на ночной домашний, ты все равно получаешь минимальные деньги: тысячу гривен. И я бы это хотела изменить. Ведь это не только моя история, это и история Андрея Антоненко, и других военных, истории которых не стали публичными. Да, я пересеклась с Андреем Ермаком в Офисе президента. Я шла на встречу в Консультативный совет по вопросам ветеранов, чтобы о выплатах говорить. Представляешь, в Офисе президента можно наткнуться на главу Офиса президента, или на самого президента, — смеется Яна.

Приносят вино. Мы с Яной сидим здесь еще несколько часов. Она рассказывает, как преподаватели советуют ей идти в большую политику и как она эту политику не любит. Как после дела Шеремета она начала разбираться в политической жизни страны и читать новости. За этим разговором мы узнаем, что министра МВД Арсена Авакова, вроде бы, отправляют в отставку.

— Ну, не верю, — бросает Яна, вглядываясь в экран смартфона.

Мы еще немного говорим с Яной — она размышляет, чего хочет в жизни и как жить со всеми этими судами.

— Хуже всего то, что у меня сейчас есть возможности. Я уволилась из армии месяц назад. Я уже не студентка. Но у меня до конца года столько судов, что обустроить жизнь не получается. Я бы хотела идти дальше в магистратуру. Учиться по специальности. Работать по специальности. Стать офицером. Но я даже на военную кафедру не могу поступить, ведь я под судом. Я хочу жить как человек.

Яне надо на встречу с друзьями, а через несколько дней — обратно в Киев. Мы прощаемся. Через два дня, 15 июля, Верховная Рада отправила Арсена Авакова в отставку. Уже в Киеве спрашиваю у Яны, удовлетворена ли она этим.

— Конечно, хочется верить, что меняется не только имя министра, но и вся структура в целом. Но радоваться мы сможем тогда, когда начнут искать настоящих убийц Павла Шеремета. А мы вернемся в привычную жизнь. Хотя, если по правде, она уже никогда не будет прежней, — пишет она.

Андрей «Рифмастер» Антоненко

В воскресенье, за два дня до годовщины убийства Павла Шеремета иду к Антоненко. Он открывает дверь, у него в ногах сидят пятнистый кот и маленькая собачка. Ее породу понять сложно — темно. Андрей выглядит усталым. Протягивает руку. Крепко жмет. Приглашает в свою комнату 15 квадратов — в другой части квартиры живут его семья и родственники. Комната обставлена скромно: два старых шкафа, диван, стол. По углам притаилось несколько гитар в чехлах. На стене — маленький телевизор. В этой комнате Риф сидит уже четвертый месяц.

— Давай кратко. Потому что переживать 2019 год не хочется абсолютно. Каждый раз это стресс, который не добавляет здоровья. И еще я очень неинтересно сейчас живу. Сижу вот в кресле целыми днями, — говорит Андрей, усаживаясь в сине-черное компьютерное кресло.

В комнате жарко. Время от времени чувствуется, как капли пота проползают между лопаток. Окно открыто, стекло закрывают жалюзи. Гудит вентилятор. Забираюсь на кресло, стоящее в стороне. Раз в несколько секунд в правое ухо бьет теплый воздух, который разгоняют лопасти.

— У меня окно как раз на солнечную сторону выходит. Если мало света, можешь включить лампочки. Я все окна позакрывал жалюзи, чтобы было не так жарко, — говорит Андрей.

Вспоминаю о директоре департамента коммуникаций МВД Артеме Шевченко и его комментариях для СМИ по делу Шеремета. Еще в 2016 году Шевченко говорил, что на видео с камер в день закладки взрывчатки под авто журналиста можно увидеть черты лиц подозреваемых и определить их рост. Антоненко вскакивает, берет лист бумаги и начинает рисовать схему движения подрывников, которые закладывали взрывчатку под авто журналиста. Говорит эмоционально.

— Следствие говорит, что преступники вышли из арки на улице Гончара, которая рядом с домом, где у меня когда-то была комната в коммуналке. Затем они пошли в сторону улицы Ярославов Вал, сделали крюк, вышли на улицу, где стояло авто Шеремета, заложили взрывчатку и снова, делая крюк, они якобы пошли прятаться в мою комнату в коммуналке. Но это не логично! Смотри: двор, в котором стоит дом, где была комната, это соседняя арка. Пройти из моего двора во двор, где камеры зафиксировали подрывников, — невозможно. Там глухая стена. И чтобы выйти так, как рассказывают следователи, надо было бы обходить дом с другой стороны и снова делать крюк. Я больше поверю, что они где-то с Бульварно-Кудрявской пришли и срезали через дворы, — говорит Антоненко.

Антоненко говорит, что в 2016 году он понятия не имел, кто такой Павел Шеремет, и не знал о существовании «Украинской правды».

— Я тогда целенаправленно не читал медиа. Занимался себе творчеством, читал Facebook. Так, что-то иногда репостил, — вспоминает Риф. — Бывало такое, что друзья писали: «Ты репостишь сомнительное издание». А я такой: «Какое издание? Где издание?» Я больше общался с друзьями через соцсети, смотрел там всякие смешные картинки и интересовался новостями музыки. Все.

В 2015 году Антоненко вместе с Сашком Положинским с концертом приехал в Кропивницкий. После выступления ему подарили много сувениров, среди них флаги спецназа. После этого у него появились друзья-военные. В том же году Риф поехал на концерт в Лимане, на который пришло пять тысяч жителей Донецкой области.

— И они вместе со мной кричали «Героям слава!» А после концерта местные подходили и рассказывали, что с ними никто не говорит, и вообще у них впечатление, что их все бросили.

Затем Антоненко оформился в Первый добровольческий мобильный госпиталь водителем-санитаром. Приехал на первую ротацию, с комбиком и гитарой.

— На вторую ротацию я уже написал «Тихо пришел, тихо ушел». В 2017-м познакомился с Алексеем Никифоровым, своим командиром, — говорит Андрей. — Снимали с ним клип в полку. Сходил на встречу с тогдашним руководителем ССО Игорем Луневым. Он должен был принимать меня на службу и думал ровно три секунды. Скоро вот будет четыре года с того момента.

Мы до сих пор сидим в комнате. Из-за жары стараемся не делать лишних движений. Заходит кот и усаживается возле Андрея. Тот рассказывает о своем быте.

— Развлечений особых нет. Спорт, разве что. У входа в комнату постелил себе коврик и занимаюсь. У племянницы в комнате штанга стоит — таскаю ее время от времени. Есть брусья. И обычно так: сделаю упражнения, схожу в душ, пока отдохну — и часов пять пройдет, — рассказывает Андрей.

Он внезапно берет телефон и показывает Facebook-страницу Ильи Кивы. Он 17 июля разместил пост, в котором написал о новых, по его мнению, подозреваемых в убийстве Шеремета. Они якобы связаны с Сергеем «Боцманом» Коротких, представителем правого движения, который в свое время жил в Беларуси и России, впоследствии перебрался в Украину и теперь работает в МВД. Его же связывают с Арсеном Аваковым. Андрей показывает текст запроса, который нардеп Кива опубликовал.

— Представляешь, он тут пишет о некоем Александре Алябьеве. И у него погоняло «Рифкогель» было. Там еще речь о нескольких людях идет. Все из России. И мне говорят, мол, «ты что, лайкаешь посты Кивы?» Но если он пишет о новых подозреваемых, и они, вероятно, действительно причастны к этому преступлению, так как о каких-то конфликтах между Шереметом, Коротких и «Азовом» говорили еще с 2016 года, то что мне делать? А вдруг так получится найти настоящих преступников, — эмоционально говорит Андрей.

С улицы слышен шум авто. Мерно гудит вентилятор. Антоненко в 2020 году должен был получить высшее образование и офицерские погоны.

— Но у нас с Яной Дугарь возникла почти зеркальная ситуация: Яну поддержал ее вуз, а меня — коллеги по воинской части. Зато из Института культуры, в котором я учился, меня отчислили. Втихаря, — говорит Андрей. — В итоге мне звонил сам Михаил Поплавский. Извинялся. Говорил, что поддерживает нас [фигурантов дела Шеремета] и с сентября решат вопрос с моим восстановлением, дадут сдать сессию. А если бы не это отчисление, у меня уже мог бы быть диплом.

Андрей больше часа сидит на стуле перед вентилятором. Жадно пьет воду. Спрашиваю, выходит ли он на кухню хотя бы чаю или кофе сделать. Отвечает, что нет. Жарко. Ничего не хочется.

— На прошлой неделе я даже физическими упражнениями не занимался. Что-то эта погода сильно по здоровью ударила. Плохо себя чувствую. Даже скорую вызвал. Оно как-то наложилось. И жара, и ПТСР после изолятора. Знаешь, оно же как с войной — всевозможные психологические штуки потом догоняют. После изолятора так же. В СИЗО ты постоянно собран, сосредоточен. А дома можешь позволить себе расслабиться. Например, я не могу нормально спать. Четвертый месяц сплю по два часа в сутки в среднем. Еще, бывает, начинает казаться, что задыхаюсь, и сбивается пульс. Скорая приезжала, все проверила, говорят: «Показатели как у космонавта». И выписали разных успокоительных, чтобы сон лучше был.

Андрей показывает рукой на несколько пачек с таблетками на столе у кровати. Он берет их по одной, комментирует: «Вот чтобы спокойнее спалось, вот это перед сном, а вот это я пить боюсь, потому что прочитал побочные реакции». Кладет упаковки обратно.

Кажется, что в комнате становится жарче. Кот выходит в коридор.

— Если бы у меня был двор, было бы легче. Конечно, дома семья, дома лучше, чем в СИЗО. Но там были прогулки, можно было на воздух выйти. А дома я в четырех стенах. Бывает, что судья в командировке где-то, тогда я не могу к врачу пойти. Разве что «по скорой». Вот недавно были подозрения на проблемы с сердцем, так я не могу сходить в больницу на обследование. Некому разрешение дать.

Риф говорит, что очень устает от журналистов. В первые два месяца к нему приходили по три съемочные группы в день.

— Самый странный вопрос к жене: «А как вы с этим живете?» А Светлана моя говорит: «Да как, офигезно живу». Или спрашивали «А почему вы?» А я знаю почему? Я могу разве что догадываться. Предполагаю, что это атака на Силы специальных операций. Выбить одного из самых публичных бойцов, деморализовать других, бросить тень на всю структуру. Артем Шевченко, вон, ездил к одному из командиров, рассказывал обо мне: «Мы знаем, что это не он. Но в его доме кто-то прятался, пусть посидит и подумает». Теперь вот рассказывает, что песня «Тихо пришел, тихо ушел» — это доказательство моей причастности к преступлению.

Сидящий под арестом в своей комнате Риф пытается себя развлекать: пишет песни, играет на гитаре, стримит это в Facebook.

— Но все равно не то. Нормально музыка не пишется. Вот взял гитару, подключил, поиграл пять минут. Надоело. Взял другую. И так по кругу. Еще из развлечений, кроме гитары и спорта — фильмы. Сегодня смотрел «Уцелевшего». А до того — «Американского снайпера».

Андрей встает и показывает пальцем на свои погоны, которые ему должны были вручить в прошлом году. Они приклеены на шкаф, вместе с шевронами военных подразделений, которые воюют на Донбассе. Он допивает остатки воды, ставит бутылку под стол. Опять садится в то же самое синее кресло. Воздух в комнате тяжелый. Кажется, он окутывает и нас, и мебель. Время от времени Андрей отвлекается на Facebook, посмотреть ленту новостей, и заговаривает об общении Дугарь с Зеленским.

— Может, это не очень хорошо, что президент так все вывалил на публику. Но, если честно, меня эти политические качели не сильно интересуют. Как и комментарии сторонников разных политсил. Кто-то пишет, что Яна продалась Зеленскому. Кто-то — что Юля Кузьменко продалась Петру Порошенко. Меня правые не понимают, я не призываю к условной революции. Левым тоже что-то не нравится. И эти конспирологи даже дошли до того, что раз я ни с теми, ни с теми, значит договорился с Аваковым.

Риф не осуждает общение Дугарь с президентом, считает, что так она может донести ему правдивую информацию. Почти вечер. За несколько часов разговора мы с Андреем не изменили ни локаций, ни поз в креслах. Встаем только для того, чтобы пройтись к двери. На прощание он жмет руку, договариваемся встретиться уже при других обстоятельствах. Где-то в баре или в кафе, и поговорить о приятных вещах.

— Меня в политику звали. Но я отказался. Не хочу. Я военный. У меня есть командир, есть задача. Я понимаю, что многие люди от меня чего-то ждут. Что я буду к чему призывать, с кем-то бороться. Но я просто хочу вернуться на службу.

Следующее заседание по делу 27 июля. Риф его ждет, чтобы посмотреть, изменится ли что-то в деле после отставки Арсена Авакова.

— Когда увидел, что убрали Авакова, было такое ощущение, будто Янукович снова бежал в Ростов, а Майдан победил. Подъем какой-то был. Потом еще же вечеринку под МВД устроили. Я смотрел, было красиво. Но, честно, хочется надеяться, что все ответственные за то, что происходит по делу Шеремета, получат законное наказание.

Юля Кузьменко

С Юлией Кузьменко мы договаривались провести вместе целый день. Но 18 июля, за несколько часов до встречи, она написала, что у нее сильные боли в спине, она не может встать с постели и не хочет, чтобы ее фотографировали в таком виде. Я звоню ей вечером, Юля говорит, что впервые за день встала на ноги, чтобы выйти на улицу и немного посидеть на воздухе. Жалуется, что проблемы со спиной у нее — это профессиональное, из-за работы в рентген-защите.

— Я не знала Павла Шеремета. Ни лично, ни как журналиста. Я, может, и читала его тексты. Но не обращала внимание на авторство, — вспоминает Юля. — Уже когда в изоляторе временного содержания сидела, то просила адвоката хоть фотографии принести, чтобы знать, как Шеремет выглядит. Еще позже, когда мне журналисты передавали вопросы для интервью, узнала, что он был оппозиционным журналистом в Беларуси и России. В Украине. Работал с «Украинской правдой».

В изоляторе для Юли развлечений было немного: читала книги, а потом начала рисовать.

— Я этого не хотела, но как-то мне передали карандаши и альбом. Я думаю: «Время есть, почему не попробовать рисовать». Оно сильно увлекло. Плюс позволяет поддерживать мелкую моторику. Но у меня была проблема. За пол года в изоляторе ты не видишь неба. Я ни разу не видела Луну. Рассвет или закат. Мне просто не хватало цветов. Потому что все в камере серое. Мне приносили журналы. Я в них видела фото и пыталась хотя бы часть перерисовать. Или, например, как-то увидела улитку — и нарисовала ее.

В августе 2020 года, после семи месяцев изолятора, Юлю отпустили под домашний арест. Дома она начала смотреть видеоуроки по рисованию и овладевать красками.

— Училась, как держать кисть, какие есть техники, как смешивать краски. Потому что до этого я кисточку в руках держала разве что в начальной школе. Одну картину даже продала за 18 тысяч гривен. Ко мне как-то обратились Святослав Бойко и Кристина Панасюк. Они в ООС собирались ехать с концертами. И собирали на это деньги. Я пообещала Святу нарисовать что-то патриотическое о Донбассе, но именно тогда мне еще на два месяца продлили арест, и работа не шла. Я отдала картину, которая больше всего нравилась людям в Facebook. И ее купил владелец X-Park Юрий Зозуля.

Еще из новых развлечений у Юли — консервация. Раньше она и представить не могла, что будет это делать, не хватало времени.

— У меня из 35 суток отпуска неделя-две уходили на семью, а все остальное — на поездки по фронту. И я сейчас по этому скучаю. И по Донбассу тоже. Тем более, я там родилась, это не чужая для меня земля.

Юля под арестом почти год. Говорит, что за это время отвыкла от людей.

— Вот мне говорят: «Арест снимут, и пойдешь на работу». А мне еще недели три надо будет привыкать к людям. Я пропустила весь карантин. Я не знаю, как сейчас в магазинах общаться. Я не знаю, можно ли еще купить бумажные билеты на общественный транспорт. Как вообще теперь зайти в метро?

Кузьменко говорит, что потеряла доверие к правоохранительной системе. Раньше, когда видела новости криминальной хроники, то радовалась, что преступников поймали. Но после того как ее саму обвинили в убийстве, теперь, когда читает новости, всегда думает: «А вдруг это невиновный человек». Она упоминает об общении Дугарь с Зеленским и, как и Риф, не осуждает.

— Она имеет право переписываться с кем хочет. Не вижу в этом проблемы. Тем более, президент — гарант Конституции. А наши конституционные права нарушены. Логично, что мы можем жаловаться гаранту на это. Это попытка поиска справедливости. Это нормально. И я никогда не расспрашивала Яну, о чем они там говорили. Не хватало еще, чтобы мы с Андреем ее забрасывать вопросами начали.

Юля говорит, что ни она, ни Яна, ни Риф не видят себя в политике.

— Многие люди хотят нас троих поссорить. Каждый от нас чего-то ожидает. Мы не политизированы. Мы за Украину. Поэтому не думаю, что какие-то незнакомые нам люди из интернета могут нас поссорить.

На отставку Арсена Авакова Юля отреагировала спокойно, говорит, что хочет справедливости.

— Наверное, кто-то ожидал, что мы будем прыгать до потолка. Но меня не интересуют фамилии и должности. Мне важно, что будет дальше. Мы не можем ждать под арестом годами, пока будет длиться суд. Потому что это просто издевательство.

В будущем Юля Кузьменко очень хочет вернуться к работе, но боится, что за годы ареста утратила навыки врача.

— Кардиохирургия быстро развивается. Я слежу за новостями в профессии и понимаю, что за полтора года я много пропустила. Сейчас даже и не знаю, что нужно для того, чтобы полностью восстановиться.

Мы следим за политическими делами, а чтобы это происходило и дальше — оформите подписку на «Бабель».