Двадцатипятилетняя Вера Жоу не совершала преступлений, но ее задержала полиция. В 2017 году она просто прошла в другой район города ― куда, как оказалось, без предварительного разрешения уйгурам нельзя. В полицейском участке ей показали видео из системы наблюдения: лицо каждого человека в толпе обведено зеленым квадратом, ее ― желтым. И сбоку объяснение: «Представительница народа уйгуров, обучающаяся в США, находится далеко от своего квартала». Это еще не красный квадрат, которым система маркировала преступников, но желтый тоже был опасен ― он обозначал, что человек может совершить правонарушение. По новым правилам, которые в 2017 году начали действовать в провинции Синьцзян, Веру отправили в воспитательный центр.
Заведение, которое, по свидетельству местных, является одним из «центров перевоспитания». Северная окраина города Акто, провинция Синьцзян, 4 мая 2019 года.
Getty Images / «Бабель»
В центре Веру поселили в камере с казашкой, на смартфоне которой обнаружили подозрительное приложение WhatsApp, и с другой уйгуркой, продававшей на рынке смартфоны и разрешавшей регистрировать сим-карты на свое удостоверение личности. Все это ― подозрительная активность, которую, по новым правилам, нужно было обезвреживать перевоспитанием. Китайские власти ввели эти правила за семь месяцев до случая с Верой, система еще не была готова к массовому задержанию людей: сначала на задержанных даже не хватало посуды, у них были общие тарелки.
В камере стояли несколько двухъярусных кроватей, на стене висел плакат с надписями: «Говорите только на государственном языке. Любите родину. В этой комнате нет религии. Не портите телевизор или что-нибудь в этой комнате. Не деритесь. Не говорите шепотом. Не общайтесь со студентами в других камерах. Сидите на своих стульях». Стулья стояли перед телевизором, по которому транслировали уроки китайского языка и пропагандистские видео о величии Китая. Вскоре женщин перевели в другой корпус с видеокамерами, датчиками движения, динамиками: если кто-то закрывал глаза перед телевизором или вставал со стула, надзиратели кричали человеку, чтобы вернулся на место. Садиться на кровати днем запрещалось.
Формально это было воспитательное заведение, так что к каждой камере прикрепляли «учителя жизни» ― аналога школьного классного руководителя. Это был служащий Министерства гражданских дел. Веру назначили «старостой» и обязали сообщать «учителю» о ненадлежащем поведении сокамерниц. Еженедельно каждый из «учащихся» должен был писать «отчет о мыслях», объясняя, как тщательно он работает над своим исправлением. Этот отчет должен был демонстрировать прогресс: человек якобы все сильнее каялся за свои «ненадлежащие мысли» и становился на путь исправления. Проблемой было то, что отчет нужно было писать на китайском, тогда как задержанные ― среди них было немало пожилых людей ― часто его не знали. Однако самым унизительным было получение пищи. Перед завтраком, обедом или ужином по телевизору начинали в режиме караоке транслировать патриотические китайские песни. Их нужно было петь как можно более усердно. Если надзирателям не нравилось пение, они включали следующую песню. И только когда их устраивало исполнение, задержанные получали свою порцию ― легкий суп и одну или две паровые булки.
Этнический уйгур, экономист Ильхам Тохти читает лекцию в университете Пекина в 2010 году. Он один из самых политически активных уйгуров, с 2006 года вел блог, посвященный правам своего народа. В 2014-м Тохти арестовали и после двухдневного судебного разбирательства приговорили к пожизненному заключению с конфискацией всего имущества ― за «сепаратизм».
Getty Images / «Бабель»
Никому в центре не говорили, когда их освободят и выпустят ли вообще. «Когда перевоспитание успешно завершится», ― отвечали «учителя жизни», не называя конкретной даты. Через семь месяцев мать Веры, проживающая в американском Сиэтле, собрала от преподавателей вуза, где училась ее дочь, заявления о том, что девушка не может продолжать обучение, что она всегда была вежливой и прилежной студенткой. Семье удалось передать эти письма в воспитательный центр. Через месяц Веру без объяснений отпустили, но она оставалась под наблюдением полицейских и еженедельно должна была приходить на центральную площадь родного города, где торжественно поднимали китайский флаг. Там ей нужно было петь китайский гимн и рассказывать о том, как сильно она любит Китай и китайскую власть.
Поведение Веры в интернете тоже изменилось. Стоило ее надзирательнице из числа полицейских опубликовать в соцсетях какой-нибудь пост ― обычно это было что-то из отчетов о достижениях власти, Вера первая лайкала его и делилась им на своей странице. Ей рекомендовали «излучать положительную энергию». Мол, так надзор за ней прекратится быстрее. В конце концов, в 2019-м Вере сообщили, что она ведет себя достаточно хорошо, чтобы ее выпустили за границу продолжить обучение. Веру заставили подписать документ о неразглашении всего происходившего с ней в исправительном центре. «У твоего отца здесь неплохая работа, скоро ему выходить на пенсию. Помни об этом», ― посоветовали ей в полиции. Вскоре Жоу вернулась в Сиэтл, отстав от однокурсников на два года.
После Второй мировой войны Синьцзянский автономный округ был населен в основном уйгурами и казахами, этнических китайцев там было 9%. Между китайскими и советскими властями даже проходили переговоры о том, чтобы включить регион в состав какой-нибудь из советских социалистических республик. В итоге провинция, площадь которой почти втрое больше Украины, осталась в Китае.
Это был бедный, отсталый и малонаселенный по китайским меркам регион: даже сейчас там проживают 25 миллионов человек. Однако в Синьцзяне обнаружили немалые залежи полезных ископаемых, в частности газа. Регион стал для Китая стратегически важным ― и с 1960-х годов центральная власть начала курс на ассимиляцию коренного населения. В главные города региона переселяли этнических китайцев ― якобы из-за крупных инфраструктурных проектов. В Синьцзяне строили заводы и автодороги, китайцев назначали руководителями местных администраций. Однако власть, особенно в аграрной южной части региона, по-прежнему принадлежала местному населению.
Так продолжалось до 11 октября 2001 года. Месяцем ранее в Нью-Йорке террористы разрушили башни Всемирного торгового центра. Власти КНР решили, что в Китае тоже существует опасность терроризма, поскольку уйгуры и казахи ― мусульмане. И хотя поводов считать местное население экстремистами не было, в стране объявили «народную войну с терроризмом». Основной точкой приложения сил стал Синьцзян. Теперь туда не только завозили этнических китайцев ― уйгурских и казахских мужчин активно вывозили в другие регионы на строительные работы. Полиция относилась с подозрением к тем, кто посещает мечеть, дискриминировала тех, кто не мог выразиться на китайском. Но вскоре у местных появилось дополнительное средство свободной коммуникации ― мобильный интернет.
Пропагандистское граффити на заборе военного госпиталя в городе Кашгар на западе Синьцзяна: семья уйгуров радушно принимает китайских военных.
Getty Images / «Бабель»
Автор книги описывает случай молодого уйгура Кейзера, тратившего на мобильный интернет больше, чем на еду и одежду. Сначала он общался в чатах текстовыми сообщениями ― однако провайдеры часто блокировали их из-за того, что они были написаны не на китайском. Тогда Кейзер стал обмениваться со знакомыми голосовыми сообщениями. Они обсуждали религию, в том числе Коран. И политику, в частности положение уйгуров. Чиновники осуждали онлайн-коммуникацию местных, называя ее риском «талибанизации» ― однако на тот момент ничего поделать с этим еще не могли.
Летом 2009 года среди населения Синьцзяна распространился ролик об издевательствах над уйгурскими гастарбайтерами на востоке страны. Их избивали и ругали надзиратели из числа этнических китайцев. Уйгуры требовали наказать тех, кто издевался, ― этого не произошло. В столице региона, трехмиллионном городе Урумчи, начались демонстрации. В какой-то момент дошло до убийств, в ходе одного из погромов уйгуры убили около 130 китайцев. Правительственная «война с терроризмом» получила повод стать более интенсивной. Окончательно разобраться с проблемным регионом власти решили с помощью полной ассимиляции местных народов через «перевоспитание». В середине 2010-х технологии уже давали такую возможность.
Полиция подавляет протест в городе Урумчи, столице уйгурского региона. 7 июля 2009 года.
Getty Images / «Бабель»
В 2017 году в Синьцзяне запустили правительственную программу «Здоровье для всех». У всех местных жителей взяли отпечатки пальцев, образцы крови и ДНК, сделали снимки лица и сетчатки, записали образец звучания голоса. Все эти данные систематизировали и передали на обработку китайским компаниям, которые выпускают системы слежения. Результатом стало то, что Вера Жоу увидела на экране в полицейском участке: программа могла мгновенно распознавать людей на видео или фото и автоматически определять «потенциальных правонарушителей». Эта система получила название Face++.
Тогда же, в 2017 году, в Синьцзяне появились блокпосты, на которых проверяли содержимое мобильных телефонов. Сначала эту проверку было легко обойти: инспекторы плохо разбирались в современных технологиях. Однако спустя некоторое время они просто загружали на смартфоны специальные программы, которые сами следили за содержимым устройств и коммуникацией пользователей. По словам Кейзера, спасением стало использование нескольких смартфонов или выход в город без мобильного.
Все это происходило под лозунгами борьбы за здоровье и безопасность граждан. Несколько экспериментальных зон, в которых порядки были особенно жесткими ― например, инспекторы могли в любой момент посетить жилье любого жителя, назывались «городами безопасности».
Начиная с 2017 года людей, вызывавших хоть малейшие подозрения властей, начали отправлять в центры перевоспитания. Мать Кейзера назвала это «телефонным горем», ведь большинство поводов отправить человека туда находили именно в смартфонах. Например, установленное приложение Instagram или обсуждение со знакомыми глав Корана.
Автору книги удалось найти женщину, которая в одном из таких центров преподавала китайский. Она рассказала ему, как это было.
Мать Кельбинур Седик ― уйгурка, но папа ― узбек, потому ее записали узбечкой. Так уже тогда, в 1970-х, было безопасней и выгодней для карьеры. С 1992 года Кельбинур преподавала китайский язык в обычной школе. В 2017-м дирекция сказала учительнице, что ее отправляют преподавать китайский «необразованным людям». Права отказаться у нее не было, рассказывать о своей работе другим ― тоже. Ее повезли в отдаленную локацию, в которой когда-то был дом престарелых.
То, что люди там были необразованными, ― неправда. У многих было даже западное образование. Также в центре находились пожилые люди, старейшины уйгурских поселков или муллы. Кельбинур вспоминает, как на первом занятии поздоровалась с учениками традиционной среди мусульман фразой «Ассаламу алейкум». Те удивились, а дирекция в тот же день приказала ей впредь здороваться только на китайском. Иначе Седик могли заклеймить как «двуликую» ― ту, которая якобы поддерживает китайские власти, но на самом деле устраивает против нее всевозможные пакости. «Двуликих» тоже отправляли на перевоспитание.
Пожилые уйгуры перед входом в мечеть. Теперь поводом для задержания является также слишком частое посещение мечети.
Getty Images / «Бабель»
Кельбинур вспоминает, как в ее лагере все было нацелено на унижение задержанных. Свет в камерах ночью не выключался. Проснувшись, люди должны были сидеть на своих кроватях ровно, выпятив грудь. Это приводило к проблемам в организме. Туалет в камере ― обычное ведро ― чистили раз в неделю. Порции пищи были слишком маленькими, чтоб наесться. Дверь в камерах приоткрывалась всего на полметра, а посередине висела цепь, так что задержанным приходилось приседать, заходя внутрь. Надзирателей-китайцев это развлекало. У пожилых мужчин обрезали волосы и бороды. Женщинам запрещали носить платки, хотя в их культуре платки носят с детства.
Однажды преподавательницу пригласили в комнату наблюдения за задержанными. Директор заведения показал ей мониторы: на них можно было увидеть видео из всех камер в HD-качестве. Ткнув на лицо заключенного, можно было увидеть его досье. Если кто-то шептался, можно было крикнуть по громкой связи сразу в камеру: «Не нарушайте!» Это срабатывало, ведь люди боялись ― в центре перевоспитания были случаи избиения задержанных. Также для них были оборудованы комнаты допросов со специальными «креслами тигра», которые фиксировали человека в неудобной позе. И, конечно, нарушителя могли держать в центре бесконечно долго.
Постепенно новую систему обращения с уйгурами освоил бизнес. Власти заказали у частных технологических корпораций системы слежки за людьми. Также, кроме полицейских, улицы Синьцзяна патрулируют около 90 тысяч «наблюдателей за порядком» из частных компаний. По свидетельству одного бывшего сотрудника такой компании, там платили около тысячи долларов в месяц, что втрое больше средней местной зарплаты. Однако главное ― в том, что бизнес зашел на территорию самих «центров перевоспитания». Автор описывает случай с производителем кожаных перчаток, продающим свой товар по всему Китаю. Перчатки шили в таком центре, а работникам платили по 100 долларов в месяц. Власти активно поддерживают приход китайского бизнеса в Синьцзян, соблазняя налоговыми льготами и компенсацией транспортных расходов. И тем, что нехватки дешевой рабочей силы в регионе не будет еще долго.
«Большому брату» не дают окрепнуть свободные медиа. Поддержать «Бабель» можно здесь.
Школьники под «аллеей» из камер наблюдения. Город Акто на юго-западе Синьцзяна, 4 июня 2019 года.
Getty Images / «Бабель»