Егор, когда узнали новость об увольнении, расстроились, выдохнули?
Выдохнул. Нужно понимать, что такое работа инспекции. Девяносто процентов наших полномочий — это проверки крупных предприятий. У каждого из них есть свое лобби в парламенте, правительстве. Как только берешься за предприятия, тут же начинают качать ситуацию.
Но на вопрос, что случилось и почему, у меня нет ответа. Со мной никто не общался. Я знаю о некоем решении Кабмина. Премьер трубку не берет, на сообщение не отвечает, а телефон министра [энергетики и защиты окружающей среды] я даже не знаю.
Давайте вернемся к самому началу истории. На президентских выборах вы были в команде [кандидата в президенты] Анатолия Гриценко. Как потом оказались у Зеленского?
Анатолий Степанович собрал всю команду и сказал: «Друзья, если вам предложат возглавить те или иные направления, соглашайтесь — это большое окно возможностей». Постепенно начались коммуникации. Из нашей команды Виктор Трепак и Виктор Чумак пошли заместителями генерального прокурора. Света Залищук — советником Гончарука, а Ивана Апаршина рассматривали на должность министра обороны.
Когда Гончарук был замглавы Администрации президента, он вел первые собеседования. Я попал к нему по вопросу экологии. Он раньше работал в Министерстве экологии, глубоко разбирался в теме и предложил мне заняться реформой экологического контроля. Я все взвесил и согласился.
С Гончаруком вас познакомил [бывший глава ОП Андрей] Богдан?
Да. Богдан изначально был главным коммуникатором по взаимодействию с другими политическими силами. Он набрал Гончарука и сказал: «Есть предметный разговор на экологическую тему, проведи его».
Вас считали человеком Богдана?
Меня прямо никто не называл человеком Богдана, но реформа экоинспекции — это увольнение 90% руководящего состава, проверка предприятий-загрязнителей, которые принадлежат олигархам. В такой работе нужна опора. Я прямо спрашивал Богдана, что мне делать, если я захожу на предприятие олигарха. Он отвечал: «Действуй строго по закону».
А почему вас назначили с приставкой в. и. о.?
Потому что с первыми конкурсами были проблемы, ввели дополнительную дисциплину «абстрактное мышление», о которой конкурсантов не предупредили. Все было быстро и неорганизованно. Я принял участие в конкурсе, но не победил. Чтобы не терять время, меня назначили в. и. о. и сказали: «Вперед, иди работай».
Какие вам ставили задачи?
Из экологической инспекции хотели сделать историю успеха. Хотели получить некоррумпированного экологического инспектора со значком и с камерой, который работает в первую очередь с топ-загрязнителями.
Экоинспекция — исключительно карательный орган, наши инструменты — штрафы. С их помощью мы заставляем предприятие модернизироваться. Желаемый результат — улучшение экологической среды. Вот такой был КРI.
Один из первых шагов — мы зашли в Мариуполе на меткомбинат им. Ильича, компании «Метинвест». После проверки вышли с 10-миллионным штрафом. Для сравнения: предыдущий штраф на «Метинвесте», по-моему, был 86 тысяч гривен. Для такой компании это копейки.
Кто-то исправился, начал модернизироваться, чтобы не платить штрафы?
Прошло слишком мало времени — меньше полугода. Мы планировали зайти на топ-загрязнителей и оштрафовать их по несколько раз.
С кем из топ-загрязнителей были сложности, кто сопротивлялся?
«Метинвест» не хотел пускать до публичного обращения в СМИ. А Никопольский завод ферросплавов просто не пускал. Присылали письма, что у них все хорошо и проверять ничего не надо. Я себе такой наглости не мог даже представить…
Что касается проблем, давайте на конкретном примере. Есть заседание фракции «Слуга народа». Туда приходит президент, премьер-министр, министр [энергетики и защиты окружающей среды], а один депутат постоянно тянет руку.
[Депутат от СН] Евгений Шевченко?
Да, он. Сначала он пытался с нами дружить, предлагал своих людей [в инспекцию], мы никого не взяли. Потом целенаправленно на каждом заседании фракции говорил: «Уберите этого «зрадника». Никакой конкретики у него не было. Потом нам рассказали, в чем причина. Мы ходили на системную проверку сети заправок Glusco. Его нападки могли быть связаны с этим.
Были еще конфликты, кто-то угрожал?
Все время. «Укртатнафта» не хотела нас пускать. Я пригрозил, что подниму эту тему на уровне президента — пустили и даже штраф заплатили, больше 2 миллионов гривен.
Киевский «Горводоканал» входит в перечень топ-загрязнителей. Пять лет не пускал инспекцию. Недопуск — вообще отдельная песня. Штраф за недопуск для предприятий 750 гривен. Так вот, «Горводоканалу» я пригрозил премьером, мы зашли и насчитали им 17 миллионов гривен. Им это не понравилось, начали шантажировать, что сделают нас виноватыми в повышении тарифов на воду. Были долгие баталии.
Еще помните судно Stavanger, которое в порту «Южный» вылило 8 тонн пальмового масла? Если коротко, мы оштрафовали его на большую сумму. По этому поводу мне звонили депутаты и спрашивали, как это можно решить.
Кто стоит за этой компанией, кто звонил?
Не знаю. У любого крупного бизнеса есть свои связи в парламенте.
Но за пальмовое масло в итоге штраф заплатили?
Мы подсчитали убытки, это огромная сумма — больше 60 миллионов гривен. Думаю, они пойдут в суд, но исков пока не видел. Судно задержано.
Вообще, по морской теме было интересно в Одессе. Там раньше экологическая инспекция, как сомалийские пираты, по надуманным причинам задерживала иностранные корабли и вымогала взятки. Для любого корабля простой — это миллионные убытки. За взятку корабль отпускали. Объем взяток в месяц, по слухам, был порядка 40 миллионов гривен.
Когда я пришел в инспекцию, эта тема стала задачей номер один — я поехал туда, мы провели разбор полетов. Если раньше суда можно было арестовывать за подписью местных инспекторов, теперь — только за моей, после анализа ситуации. Европейская бизнес-ассоциация даже сделала заявление, что она приветствует такое начинание.
Вы недавно написали программную статью на «Зеркале недели» о том, что нужно поменять в системе экоинспекции…
У нас экозаконодательство 1997 года. Большая часть административных штрафов не менялась. За загрязнение воздуха штраф 75 гривен. Для сравнения: за хождение без маски на улице сейчас нужно заплатить 17 тысяч гривен. Поэтому первое, что нужно принять, — закон про экоконтроль, который реформирует экологическую инспекцию. Его разработала авторитетная компания «Экология. Право. Человек», а мы полгода вносили правки. Сейчас он затерялся в парламенте, его нужно реанимировать.
Второе — законопроект про мониторинг. Сейчас предприятия сами подают отчеты в органы статистики о своих выбросах. Мы — заложники их расчетов. Если мы поставим специальные счетчики, как в Европе, то поймем, сколько тот или иной загрязнитель выбросил вредных веществ и сколько заплатил за это налогов.
Вторая часть законопроектов касается проблем с мусором. Чтобы здесь появились мусороперерабатывающие и мусоросжигательные заводы, развивалась инфраструктура, нужно принять закон, который будет регулировать этот вопрос. Кроме этого, нужно повысить штрафы за сжигание травы и неправильное обращение с мусором. Это непопулярная мера, но иначе мы утонем в мусоре.
Вы общались с депутатами по поводу этих инициатив?
Мы подали их в Раду в начале года. Есть несколько нардепов, которым тема небезразлична: [депутат от СН Александр] Мариковский, [депутат от СН Елена] Криворучкина. Они — авторы законопроектов, и переживают, но нужны 226 голосов и политическая воля президента и спикера Рады. Я рассчитывал попасть на встречу с депутатами от «Слуги народа» и все им объяснить. По-хорошему, с ними должна встречаться министр экологии [Ольга Бусловец], но, во-первых, она не выходила на связь — мы так и не пообщались. Во-вторых, у нее сложные отношения с депутатским корпусом — Рада ее не утвердила в должности, и она работает с приставкой и. о.
Вы подали свои проекты в начале года. Тогда министром [энергетики и защиты окружающей среды] был Алексей Оржель, а премьером — Алексей Гончарук. Почему вы сразу не добились голосования?
Оржелю тоже было сложно. Он был достойным министром и отсекал истории, связанные с «решаловом». Он на профильном комитете в начале года говорил о важности нашего закона, а в начале марта Оржель ушел, и все.
Со Шмыгалем обсуждали эти законопроекты?
Обсуждал. Мне было важно встретиться с ним, заручиться его поддержкой. Мы встретились, я рассказал о планах, о работе. Спросил, есть ли у него ко мне вопросы? Вопросов не было. Я спросил, можем ли мы спокойно продолжать то, что делали раньше? Он ответил: «Да, делайте». От него был четкий посыл: «Я не планирую вас менять, можете рассчитывать на мою поддержку и заходить к топ-загрязнителям даже в период карантина». Я с расправленными крыльями вернулся в коллектив, сказал, что премьер нас поддерживает, и через три недели такая ситуация…
Я, правда, хочу понять, что произошло. Мы с командой потратили полгода жизни, сидели тут иногда до четырех утра. Ни министр, ни Офис президента — никто ничего не объяснил. Об увольнении я узнал из какой-то ссылки на YouTube.
В последнее время многие жалуются на проблемы с коммуникацией.
Когда об этом рассказывали другие, я думал, что у них, наверное, что-то пошло не так. А когда сам попал в эту ситуацию, растерялся. Хотя отчасти вздохнул с облегчением…
Законопроекты — это то, что вы не успели довести до конца. А что успели, чем гордитесь?
Если предприятие выбрасывает слишком много вредных веществ, мы должны его оштрафовать. У каждой отрасли своя методика подсчета убытков. Но в августе 2018 года административный суд эту методику отменил. То есть правовых оснований штрафовать за загрязнение воздуха не было. Ряд людей в экоинспекции за четыре месяца фактически заново приняли эту методику, и с 19 мая инспекция сможет выписывать миллионные штрафы нарушителям. Некоторые депутаты говорили, что связывают мое увольнение с этим вопросом. Но это слухи, подтвержденных данных у меня нет.
А по воздуху у нас кто самый большой нарушитель?
Самые большие нарушители по выбросам — тепловые электростанции, металлургия и, конечно, автомобили.
Недавно вас не пускали на Трипольскую ТЭС.
Да, это было пять дней назад. Не пустили и, думаю, уже не пустят.
Вы говорили об одиозных личностях, которые были в службе и от которых пришлось избавиться. Приведите пример.
Например, в Днепре человек сидел больше 12 лет. Он знал об инспекции все, и все сотрудники были его людьми. Его брали на взятке, на нем есть уголовные дела, у него есть фирмы, связанные с экологией. И вот прямо в этом кабинете мы с ним разговаривали, я предложил написать заявление об уходе. Он отвечает: «Слушай, непонятно, кто из нас напишет заявление. Я пережил здесь 4 президентов, 8 премьеров, 12 министров и кучу, уже сбился со счета, глав экологической инспекции… Вот ты будешь там же, где они. А я буду работать». Естественно, мы его уволили. Но он оставил после себя лобби, сопротивляется, подключает всех.
То есть он обжаловал увольнение?
Он в процессе. Мы заменили 85% территориалов. Оставили три лучшие области — Винницкую, Кировоградскую и Черкасскую, чтобы потом сравнить с теми, где обновили руководство. Пока нет ни одного судебного решения о восстановлении в должности уволенных руководителей.
Сколько вам удалось собрать штрафов за время работы?
За четыре месяца этого года мы насчитали 588 миллионов гривен. Это практически в два раза больше, чем за аналогичный период прошлого года. Если быть точным, на 178% больше. В бюджет уже заплатили 35 миллионов. За четыре месяца прошлого года было 15 миллионов гривен.
Почему такая разница в цифрах? Штрафы обжалуют в судах?
Да, четыре месяца — это очень мало, чтобы взыскать штраф. Многие обжалуют решения в судах. «Метинвест», к примеру, сразу заплатил больше 10 миллионов гривен, а «Горводоканал» оспаривает.
Суды чаще чью сторону принимают?
По-разному. Есть другая проблема: у нас нет денег на судебный сбор — это 1,5 процента от иска. Недавно в Херсонской области мы насчитали убытков по вырубке леса на 23 миллиона гривен. Полтора процента сбора — это больше 350 тысяч грн. Эту сумму мы должны взять из бюджета и заплатить за право подать иск в суд, но у нас этих денег нет.
Но если ответчик проиграет, сбор могут возложить на него и вы вернете себе деньги.
Да, но изначально их нужно где-то взять. Кроме этого, суды растягиваются на годы.
Двенадцатого марта вам сожгли машину. Сейчас идет расследование, есть результаты?
Изначально полиция отрабатывала очень плотно. Они завели уголовное дело по статье об умышленной порче имущества, опрашивали свидетелей, делали экспертизы. Потом я пытался связаться со следователем — не вышло, а мне так никто и не перезвонил. Что сейчас — не знаю.
Кто мог за этим стоять, кто угрожал накануне?
Это может быть какой-то обиженный территориал, которого уволили. Могли быть топ-загрязнители, которые хотели просто напугать. На меня это не повлияло.
Недалеко от аэропорта «Борисполь», в селе Гора есть стихийная свалка. Местные активисты утверждают, что ее устроил сельский глава Роман Дмытрив. Недавно на свалке произошел большой пожар, об этом много писали СМИ, приезжал сотрудник инспекции. Есть версия, что местные власти могли сыграть определенную роль в вашем увольнении. Вам от них какие-то сигналы поступали?
Около «Борисполя» действительно есть незаконная мусорная свалка. От нас туда приезжал начальник столичной инспекции Сергей Волков. Говорят, что из-за этой свалки даже самолеты стали летать иначе. Там много ворон, и чтобы они не попали в мотор, самолетам приходится облетать это место. Еще на свалках скапливается метан, они могут гореть и взрываться — возле аэропорта это особенно опасно. Эту свалку нужно утилизировать, а для этого необходимо решение областного совета. Мы хотели поднять эту проблему на флаг и решить. К вопросу о сигналах — может, они и поступали, но я их не улавливал.
Вы в Facebook писали, что вам предлагали «порешать» убрать приставку в. и. о. в вашей должности. Кто предлагал?
Я не буду называть фамилии. Люди начинают издалека: мол, если ты будешь в нашей орбите, мы пойдем порешаем. Это происходило каждую неделю. Приходили депутаты, их помощники, чиновники. Это могла быть провокация, они могли меня записывать. Всем, кто приходил, я говорил, что буду вести себя по закону.
Но несложно понять, в чьих интересах депутаты делали такие предложения.
Я перестал интересоваться политикой и не запоминал депутатов, которые ко мне приходили. У меня не было времени выяснять, к кому они ближе в «Слуге народа».
То есть эти предложения делали депутаты «Слуги народа»?
Как правило, это были люди, приближенные к «слугам». Но вообще ко мне приходили депутаты от всех фракций. Чаще всего вопросы касались двух тем: оставить кого-то на должности или назначить на должность.
Вы в Facebook писали, что ваше увольнение готовилось и было вопросом времени. Откуда такие выводы?
История развивалась несколько дней. Во вторник, 12 мая, мне позвонил топ-чиновник и сообщил, что о моем увольнении говорили на серьезном уровне. В среду было заседание правительства. За полтора часа до заседания ряд депутатов начали срочно собирать подписи под обращением к премьеру, чтобы меня оставить, собрали 65 подписей. Эти же депутаты подходили к и. о. министра энергетики, чтобы выяснить, что происходит. Она сказала, что это вопрос к премьеру. Подошли к премьеру, тот ничего внятного не сказал. [Депутат от СН Александр] Мариковский хотел рассказать о депутатском обращении и просил слова перед голосованием [об увольнении], но премьер сначала провел голосование, а потом дал ему слово… Каким образом вопрос попал в повестку дня — мне неизвестно. Никакого официального документа об увольнении я до сих пор не получил.
Уже решили, что будете делать дальше?
Я хочу до конца разрулить эту историю, увидеть официальный документ об увольнении. Дальше придет новый руководитель, я передам ему дела, пожелаю удачи и скажу, что мы полгода потратили на начало реформы. Если будет откат или попытки вернуть коррупцию, схемы, старых людей, например в Одессе или Днепре, будем жестко реагировать. Экологию я оставляю в сфере своих интересов. Она должна быть в тройке приоритетов страны.
Планируете участвовать в местных выборах?
Не успел об этом подумать. Я ничего не исключаю, буду выбирать самый эффективный инструмент, чтобы продвигать законопроекты, о которых говорил. Если сейчас меня пригласит фракция СН поговорить о наших проектах, обязательно пойду и буду убеждать принять законы.
Андрей Богдан под вашим постом в Facebook написал: «Вітаю на волі». Вы общались с ним после решения правительства?
Еще нет.
А после его увольнения общались?
Да, он звонил, спрашивал, как дела. С ним всегда весело разговаривать. Тогда он сказал: «Ты ж понимаешь, что рано или поздно тебя уволят». Я ответил: «Андрей Иосифович, мы готовы ко всему».