[Во время согласования интервью Дмитрий Раимов внес в него правки. Те из них, что уточняли формулировки, мы приняли. Правки, которые существенно расширяли ответы, мы передаем косвенной речью, выделив ее курсивом в квадратных скобках. Кроме того, мы сократили повторы в ответах, не искажая их смысл.]
Вы говорили, что помогали новой политической команде еще во время президентских выборов. Что вы делали?
Мы занимались кризисными коммуникациями. Нас пригласили джентльмены, которые очень хотели, чтобы поменялась власть и, можно сказать, сочувствовали кандидату Зеленскому. Это наши давние клиенты — украинские бизнесмены, абсолютно не связанные с политикой, но сильно пострадавшие от незаконных действий предыдущей власти.
Можете назвать их имена?
Не буду. Могу сказать, что мы не работали в штабе Зеленского, не получали никаких гонораров — основной штаб и так хорошо справлялся в соцсетях. Но когда появились израильские технологи, которые разгоняли историю о наркотиках и анализах, подключились мы. Насколько я знаю, о моем участии в этом деле Зеленскому рассказали уже постфактум, показывая результат работы.
Что конкретно вы делали?
Мы отбивали негатив от Зеленского в социальных сетях. У нас для этого есть все необходимые компетенции, команда и свои ботофермы, сетки публичных страниц, Тelegram-каналы и группы экспертов и блогеров.
То есть вы использовали ботов?
Мы часто их используем. Это часть инструмента, который позволяет поддерживать общественное мнение в комментариях. Хотелось бы сказать, что можно от них отказаться, но после выборов и работы в Минздраве понимаю, что это сильный инструмент. Я не знаю ни одного крупного политика, который не использует ботов. И я точно знаю, что этот инструмент работает. Люди читают комментарии и на их основе формируют свое мнение.
Александр Кузьмин / «Бабель»
Как вы попали в Минздрав и откуда знаете Михаила Радуцкого?
После победы на выборах у меня была амбиция — хотел в Министерство информационной политики. Шли переговоры — министром, но министерство ликвидировали.
Я дружу с Максом Радуцким, он преподавал в нашей школе [«Свободная. Образовательная платформа»] на курсе предпринимателей, и хорошо знаю Михаила Борисовича Радуцкого как папу моего друга. Иногда мне могли по-дружески позвонить за советом в формате «Дима знает».
Потом была история с «х*й им в жопу». Радуцкий советовался со мной, снимать ли новость с «Цензора», и эта переписка тоже попала в новости. Мы все перевели в юмор: сделали чехлы для телефонов с цитатами из этих сообщений, но не выставили их на продажу — это была позиция Радуцкого-старшего.
После этого я получил предложение пойти в Минздрав. Первое — от Радуцкого. Потом два — от министра. После состоялся еще один разговор с моими друзьями из Офиса президента, не скажу с кем, и я согласился. Долго думал, потому что знал, что из Минздрава никто никогда с чистой репутацией не выходил. Мы договорились, что я захожу на два месяца с командой и с условием, что мы можем остаться и дальше — не на кризисную работу, а на простую работу коммуникаторов как пресс-служба. Через полтора месяца поняли, что все — с нас хватит.
[В процессе утверждения интервью Дмитрий добавил, что его команда выполнила все задачи по сопровождению Минздрава в кризисный период. В течение двух недель они передают дела и возвращаются к работе в агентстве.]
Вы два месяца работали в Минздраве, как сами писали, «по 10 часов». Кто оплачивал эту работу и сколько она стоила?
Получалось не по 10 часов, а 14—16 в день. Это было волонтерство, мои амбиции. Со мной работала моя команда — четыре человека. Они получали зарплату от моего агентства.
Сколько в среднем стоят ваши услуги?
Мы отвечали за коммуникацию министра, четырех замов, официально Минздрава, главы и членов комитета. Если бы мы заключали контракт с министерством и [профильным парламентским] комитетом, стоимость составила бы около 65—70 тысяч долларов в месяц. Это наш стандартный прайс за такой объем работы.
Вы сопровождали новую команду Минздрава на старте. Можете по пунктам объяснить, что сделали за полтора месяца?
Наша основная задача была отбить информационные атаки. Мы каждый день шли как на войну: понимали, что нас ждут подставы, информационные вбросы, внутренние диверсии. Мы наладили нормальную работу ведомства, появилась нормальная коммуникация с журналистами, с врачами, они нас х*ями уже не обкладывают. Началась работа с общественными организациями, которых несколько лет не слышали. Парламент не требует оторвать голову министру, Кабмин на стороне министра, премьер лично в комментариях вступается за Минздрав, вся команда на должностях, никого не отправили в отставку. Вышли сотни интервью, телеэфиров, сотни новостей о нормальной работе ведомства, а не только о «мочить манту». Сейчас нужно все это кому-то передать, но пока непонятно кому. В пресс-службе Минздрава работают мифические единороги, которых никто не видел.
В начале работы вы пообещали, что Скалецкая будет самым открытым министром.
Надеюсь, я выполнил это обещание.
Нет, не получилось. Первые недели Facebook-страницы Скалецкой, министерства и сайт Минздрава не обновлялись.
[Во время интервью Дмитрий согласился, что это недоработка его команды. Позже он письменно добавил, что не стоит сводить публичность к социальным сетям.]
Первые недели мы ими мало занимались. Думаю, это была наша ошибка. Мы с первой недели начали воевать за СМИ, делали пресс-конференции и прямые эфиры и не занимались Facebook и сайтом министерства. Тем более пресс-cлужба Минздрава включена в Директорат стратегических коммуникаций и управляется [главой директората] Ириной Литовченко, и это была их компетенция. Нам все новости нужно было проводить через них. А с ними уже был конфликт, как вы знаете. Поэтому мы не ставили сайт или Facebook в приоритет, а использовали мою страницу и прямую коммуникацию с журналистами.
С последних недель сентября и до завершения нашей работы и сайт, и социальные сети всех, с кем мы работали, регулярно обновлялись. Мы даже пригласили бывшего главного редактора газеты «Коммерсантъ» Валерия Калныша помочь со стилистикой текстов. И это сработало. Каждое сообщение Минздрава или министра становилось новостью.
Первое интервью министра вышло 19 сентября, спустя три недели после ее назначения.
А дали мы его на второй неделе работы. Девятнадцатого сентября вышло сразу два интервью. В первую неделю министр вышла на пресс-конференцию. На второй неделе работы министр вышла в прямой эфир в Facebook и отвечала на все вопросы. Раньше такого в Минздраве не было, чтобы без модерации можно было задать вопрос министру. Двадцатого сентября министр впервые за долгое время собрала общественные организации — всех, кто хотел прийти, а не избранных.
Вы все интервью министра согласовывали?
Абсолютно все тексты проходили через меня. Потом я приносил их министру — она могла где-то поменять формулировки, где-то уточнить.
Министра не смутил заголовок интервью с ней на сайте Страна.ua?
Заголовки не согласовываются, но они сделали красиво. Материал хорошо разошелся. Его прочитали больше всех остальных интервью министра.
Как отреагировала Скалецкая?
С юморком, она не оскорбилась. Правда, она не эксперт в потерянной эрекции.
Вы говорили, что после этого интервью вы получили нагоняй.
Каждое мое появление в «заблокированных» СМИ сопровождалось истерикой, меня исключали из общего чата Кабмина на неделю. На третьей неделе все свыклись, что Раимов есть Раимов, и не спорили со мной.
Для коммуникаций вы выбирали СМИ, которые часто называют пророссийскими или, как в случае с каналами Newsone и Zik, связывают с Виктором Медведчуком.
Мы коммуницировали со всеми СМИ, кто приходил к нам за комментариями: «ИНТЕР», «Украина», «СТБ», ICTV и другими. Аудитория тех СМИ, что вы назвали, поддерживает нашу оценку работы предыдущей команды. Нам нужно было общаться с аудиторией, которая ждала от нас радикальных изменений. А кто более радикален, чем Страна.ua? Но для баланса, напомню, в один день вышла не только Страна.ua, но и «Левый берег». Мы общались со всеми журналистами, а не с собственниками изданий.
Вы достучались до своей аудитории?
Да, мы дошли до аудитории, которая ненавидит Супрун и ее реформы. Мы сказали, что нет никаких реформ Супрун. Есть реформа, заложенная президентом [Леонидом] Кучмой еще в 2000 году. Супрун просто реформировала финансирование Нацслужбы здоровья Украины [НСЗУ].
Кто принял решение, что сама министр ничего не комментирует?
Это мое личное решение. Мы вышли на войну, я знал, что будет противостояние между «соросятами-супрунятами» и новой командой. Я больше остальных был готов к публичной борьбе — принял всю радиацию на себя, но могу гордиться, что министр вышла с невредимой репутацией и, главное, осталась на должности, а ее хотели сбить. Все замы и советники на должности, а их сбивали нещадно.
Ее репутация пострадала: никто не понимал, что она думает, какова ее личная позиция.
Это вы о журналистах говорите, но мнение пациентов и врачей о министре не стало хуже.
У министра была такая позиция — она не читает Facebook вообще, ее страницу ведут ассистенты. Причина очень простая — она хочет принимать взвешенные решения, а не эмоциональные.
Но это изоляция.
Нет, это ограждение себя от фейков и принятие решений только на основании документов, проверенных фактов. Хотя мы и так изолированы. Все живут в своих информационных пузырях в социальных сетях, которые сами себе построили. Социальные сети не являются срезом общественного мнения. Все используют ботов, а они не могут быть общественным мнением. На это должна опираться министр в принятии государственных решений?
Вы считаете правильным, что лицом Минздрава стали вы, а не министр?
Так случилось.
Но правильно ли это было?
В этой ситуации — абсолютно. Если бы министр вышла и показала, что позиция только формируется, что она делает аудит и входит в курс дел и на это нужно время, она выглядела бы слабой — это был бы конец. У общества сейчас высокие запросы.
Если бы выставили [заместителя министра Михаила] Загрийчука перед СМИ во время скандала, например, его бы сразу сожрали и, возможно, отправили в отставку. Наша задача была закрыть всех от информационных атак и дать команде нормально работать.
Может тогда стоило назначать сильных замов, которых нельзя было бы легко сожрать?
Сейчас в Минздраве сильная команда. Но вы думаете, все соглашаются идти на должность зама, стоят в очереди на госслужбу?
То есть взяли тех, кто согласился, независимо от компетенции?
Выбирали тех, кто согласился, но из тех, кому предлагали. Загрийчук — действительно хороший специалист. Гук, Чумак, Симоненко, Загрийчук, Семиволос, Солодкая — они лучшие, кого могли взять в команду для сложных времен. [Внештатная сотрудница Минздрава Ольга] Голубовская — номер один по эпидемиологической безопасности.
Но у журналистов к ней много вопросов.
У журналистов — да, но когда Голубовская вошла на первую встречу с коллективом, зал врачей начал хлопать. Когда приходила бабушка Ульяна [Супрун], ее не воспринимали. Голубовская сделала ошибку с декларацией — это нужно было объяснить заранее. Но она не медийщик, поэтому я принял этот удар на себя и получил кучу негатива. Но она осталась в команде.
Это повлияло на вашу репутацию, отношение с клиентами?
Минздрав стал для нас очень хорошей рекламой. Мои клиенты увидели, что я не просто языком по столу хлопаю. В Минздраве больше не было говорящего зама, пресс-секретаря или советника, потому пришлось публичную часть брать на себя.
Объясните, что происходит в директоратах. Новая команда Минздрава воюет со старой. Министр Скалецкая обещает уволить всех неэффективных сотрудников, а команда Супрун говорит, что это репрессии.
Придя в Минздрав, мы обнаружили, что старая команда готовит документы «в стиле Супрун». Они переводили американские протоколы медицинской помощи через Google-переводчик — с ошибками, со ссылками на американские законы — и приносили на подпись министру. И таких документов было очень много. Люди без медицинского образования готовят вот такую х*рню. В команде министра [Скалецкой] пришли к тому, что нужно выгонять таких «профессионалов», и приняли решение об аудите Минздрава. Мы хотели проанализировать качество документов, которые старая команда напринимала. Как только это попало в прессу, на следующее утро старая команда опубликовала обращение к премьер-министру. Но он, парламент и правительство нас поддержали. После этого мы начали настраивать нормальную коммуникационную работу, отмечать важные дни.
Кстати, о важных днях: на странице министерства было поздравление с международным Днем врача — праздником, которого не существует.
Это не совсем фейк. Это была ошибка моего сотрудника. Праздник не утвержден на уровне ВОЗ [Всемирной организации здравоохранения], но отмечается по всему миру, и СМИ много о нем писали. И мои сотрудники не перепроверили. Но врачи его отмечают. Спасибо журналистам, поскольку была настроена коммуникация, скандала не случилось — только немного негатива в социальных сетях. Остальные дни мы проверяли очень тщательно. Таких ошибок больше не было.
Вы уходите в очень непростой для Минздрава момент. Считаете, что это нормально?
Это лучший момент для выхода — утвержден бюджет, пережили козни [бывшего госсекретаря Артема] Янчука. [Новый госсекретарь Инна] Солодкая сейчас исполняет его обязанности, она грамотный юрист и построила субординацию в команде. Сейчас все поддерживают министра. Президент, Кабмин, премьер, парламент на стороне министра. Медицинское сообщество поддерживает министра.
Вы считаете, война в Минздраве закончилась?
Солодкая управляет всей этой псевдореформаторской тусовкой. Сейчас, кроме отдельного мнения обиженных людей, у нас все нормально.
Это мнение не только «обиженных» людей. Если ориентироваться на медиа, Минздрав — одно из самых проблемных министерств.
[В процессе согласования интервью Дмитрий Раимов попросил добавить, что он не согласен с этим утверждением. Он сослался на мониторинг Кабмина и сказал, что о Минздраве писали больше положительного, чем негативного.]
Я ориентировался на другую аудиторию — врачи, власть и пациенты. Они все не считают, что министр плохая. Пациенты ждут, что она сделает хорошего, и находятся с ней в рабочем диалоге, власть ее не снимает, премьер публично поддержал.
Многие заметили, что контент на сайте и Facebook-странице Минздрава резко изменился? Раньше посты из соцсетей часто цитировали, а сейчас на их месте — отчеты и общие сухие тексты.
[В процессе согласования интервью Дмитрий Раимов попросил добавить, что это не так, и привел в пример акцию ВОЗ «40 секунд».]
Изменилась целевая аудитория. Нам нужно было вернуть доверие врачей как основных проводников реформы. Им нужно видеть, что министр работает, а не о манту пишет. К тому же министр — юрист, она не может публично давать рекомендации как врач. Придумывать статейки для Facebook не успевали.
В прощальном посте в Facebook вы написали, что справились с поставленными задачами. А Михаил Радуцкий в интервью «Украинской правде» говорил, что в коммуникациях нынешняя команда проигрывает.
Это интервью появилось на две или три недели раньше моего ухода. Мы долго его согласовывали. Это были самые пиковые моменты, когда мы часто сцеплялись и дискутировали по поводу того, эффективно ли мы работаем в том или ином случае. В тот момент Радуцкий хотел, чтобы мы работали жестче, на опережение. Опережать было бы классно, но часть кризисов были просто ошибками команды Минздрава. В окончательном варианте текста Радуцкий убрал эту фразу, но УП ее оставила.
Радуцкий был доволен результатами вашей работы?
Мы не работали на Радуцкого, мы работали с министром. Ему со стороны могло казаться все иначе. Претензий к нам никаких не было, и министр в интервью каналу «НАШ» сказала, что это не увольнение, а наше личное желание. С Михаилом Борисовичем у нас тоже нормальные отношения остались, мы и дальше остаемся умными головами рядом. Но мы возвращаемся на рынок — предоставлять услуги и зарабатывать деньги.
«Умные головы» в министерстве и комитете, — что это за статус?
Это будет формат «Дима знает». Мой телефон есть, если потребуется мое мнение.
Вы намекали, что собираетесь на должность госсекретаря при Минздраве. Это правда?
Была такая идея, я от нее не отказался. Если я вновь буду нужен команде в сложный момент — мы придем на выручку. Но если вернусь, то уже не коммуникатором, а палачом для коррупционеров и бездельников.