«Эти дети сильнее взрослых». Ровесники войны в прифронтовых селах идут в первый класс — большой репортаж из Станицы Луганской

Школа номер 2 (раньше № 1)

Станица Луганская находится прямо на линии разграничения. Если стоять у самого пропускного пункта, то можно увидеть памятник князю Игорю и на нем флаги «ЛНР». Крайние улицы сильно обстреливали в 2014—2015 годах. Тут почти все дома испещрены осколками, стоят без крыш, а в стенах и заборах зияют дыры. Последние несколько лет в поселке относительно тихо. Иногда ночью жители слышат, как где-то вдалеке взрываются мины, еще реже — выстрелы из автомата. В центральном Доме культуры проходит учительская конференция. За несколько дней до 1 сентября тут собрались все педагоги района. У крыльца много автобусов и машин. Директор школы № 2 Людмила Жиронкина тоже тут. Ее школа не совсем обычная.

На улице жарко, рядом с ДК — Ощадбанк, около него толпятся люди с номерками. Это пенсионеры, которые пришли из Луганска, чтобы снять деньги с банковских карточек и отметиться как переселенцы. Те, кто уже получили деньги, идут на рынок, который тоже рядом. Людмила радостно рассказывает о своей школе:

— Здание разрушено, но, несмотря на все, наша школа сохранилась. У нас есть ученики, родители, учителя. Наши дети сдают ВНО и показывают лучшие результаты в районе.

Сейчас во второй школе учатся 197 человек. Часть из них — 7, 9, 10 и 11 классы — занимаются в редакции местной газеты, остальные — в детском саду.

— Вот тут мы и работаем. А еще у нас даже компьютерный класс есть, нам помогли его купить. Помещение маловато, но зато есть компьютеры. Самый большой класс — четвертый, там 31 ученик, а в самом маленьком всего шестеро. Мы иногда и детей в школу не берем, потому что нам их некуда сажать.

В школу заходят мама с девочкой, они принесли документы в первый класс. В этом году в школу идут 20 первоклашек. В основном это те, кто вернулся и надеется, что войны и обстрелов тут больше не будет.

— Когда война шла, нас сильно обстреливали. И вот 23 августа 2014 года обстреляли и школу: прямое попадание в туалеты, которые мы только что построили. Начался пожар, но так сильно стреляли, что тушить никто не приехал. Мы искали помещение. Потому учебный год начался в октябре. Дети уходили и приходили в школу под обстрелами.

В парке прямо перед зданием школы дворники стригут траву и белят бордюры.

— А вот это наш парк был, мы тут всегда убирали, косили. А вот и наша школа, перед вами.

— Первые два окна — это мой кабинет, а следующие три — это кабинет завучей. В моем кабинете сейф стоял. Говорят, сейфы несгораемые — не верьте. Все сгорело, ничего не осталось. Мы первый год ходили сюда как к памятнику. Цветы сюда приносили. Когда сильные обстрелы прекратились, после 2016 года, мы сюда ходили и даже пытались среди завалов найти школьный звонок. А теперь опасно. Не все разминировали.

С тех пор здание так и не отремонтировали, новое не нашли. И вообще, глава администрации Станицы Луганской считает, что ремонтировать школу экономически невыгодно, а вместо этого надо всех перевести в школу № 1. Она рассчитана на 1 200 человек. Жиронкина с этим не согласна.

— Мы надеялись, что кто-то что-то предложит, начнут ремонтировать, но вместо этого отремонтировали банк и полицию. А нам сказали: «Вы экономически невыгодные». Если бы было здание в этом районе, мы бы его выбили себе, но увы. Кажется, мы написали всюду, но со стороны районной администрации поддержки не было. Говорят, что детей мало, перспектив нет.

Здание стало школой в 1936 году. Когда-то тут была церковно-приходская школа, а рядом стояла церковь. После революции 1917 года церковь разрушили. Еще тут были больница и роддом. Во время Второй мировой тут размещали раненых. Завуч Елена Золкина говорит, что до российско-украинской войны в парке рядом со зданием находили артефакты времен Второй мировой:

— Например, хотели туалет строить, начали ямы копать, а там могилы солдат. У них каски, жетоны. Мы вызывали музей, они это все задокументировали. А теперь здания этого больше нет. У нас вообще так складывается, что есть до и после. То, что было до 2014 года, — это вообще другая жизнь. Сейчас у нас борьба.

Директор Людмила грустно смотрит на обгоревшие развалины, надежды на то, что кто-то это сможет починить, нет. Несмотря на это, многие тут хотят учиться.

— Сейчас, может, восстанавливать действительно экономически не выгодно. Чтобы было рентабельно, нужны 400 учеников. Если в таком ритме, как сейчас, люди возвращаются и снова не начнутся обстрелы, то, думаю, 400 человек для нашего поселка не такая уж и большая цифра. А если школу закрыть, сколько людей потеряют рабочие места?

Сейчас на учебу сюда попасть не так просто: количество мест ограничено, потому берут не всех. Некоторых приходится отправлять в другую школу, которая находится за железнодорожным переездом. Завуч Золкина спохватывается:

— Людмила, мы вообще-то в ДК все наши вещи оставили. У меня там и сумка, и все самое... Давайте пойдем забирать. А вы у родителей лучше спросите, они вам скажут, что мы как школа состоялись, хоть и здания у нас нет.

Дворники побелили бордюры, сидят на лавочке и едят бутерброды. Женщина в оранжевой жилетке кивает головой:

— И чего вы там лазите, все заросло уже, непонятно еще, а вдруг там мины.

На площадке у поселковой администрации прогуливается Ирина Згурская и ее шестилетняя дочка Яна, которая 2 сентября идет в первый класс с ответственной миссией — нести школьный звонок. Вообще, Ирина из Луганска. Она уехала вместе с семьей под сильными обстрелами летом 2014 года в Станицу, прямо в день рождения дочери. Но оказалось, что в Станице не безопаснее.

— Из Станицы мы уехали в Николаевскую область. Вроде как на море, но на самом деле от войны. В перемирие пытались вернуться в Станицу и снова попали под обстрел. И вот с 2016 года живем тут. Решили остаться, так вроде к дому кажется ближе. Ну, и родственникам к нам легче ездить.

Ира выбрала для дочки именно школу № 2, у которой нет здания. Говорит, что это осознанный выбор, несмотря на трудности, ученики этой школы сильные.

— Мы пообщались с людьми и поняли, какой сильный тут педколлектив. И она специализированная — тут углубленное изучение математики и английского. Мы же уже тут в детский сад пошли, обустроились и поняли, что эта школа нам ближе и комфортней. Плюс тут украиноязычный класс. Нам говорят: «Так у вас же русского нет». Как нет? Есть три раза в неделю — этого достаточно. У нас даже вопрос не стоял, на каком языке учиться. Мы должны знать свой украинский язык.

Пока мы разговариваем, Яна лазает по лесенке на детской площадке. На ней розовые очки и платье с надписью “Don`t talk just act”. Предлагаю прогуляться к разрушенному зданию школы. На площадке уже совсем жарко, а там тень в парке. Говорим о школьной реформе и создании опорной школы. В администрации уже два года лежит проект — школы, где детей мало, закрыть, а всех учеников перевести в одну опорную. Например, в первую, за три километра отсюда. Чтобы возить тех, кто далеко живет, нужно будет купить еще автобусы, пока в первой школе их всего два. Ирина в принципе не против этой идеи, но при определенных условиях: если все учителя из разрушенной школы будут работать в новой опорной. В ремонт Ира не верит:

— Строить тут ее никто не будет, это точно. И проект был, и деньги выделяли. Но нет. Во-первых, это линия разграничения — вон даже столбики стоят. А во-вторых, тут и места не обследовали. Тут сильные обстрелы были. Вообще, вся эта улица пострадала. Тут все как на ладони видно с той территории.

Еще одна проблема — первая школа находится за железнодорожным переездом, за площадью с пунктом пропуска. Это самое простреливаемое место, которое хорошо видно с холмов «ЛНР». Еще несколько лет назад на этой площади не было ни одного целого дома, а любой спецтранспорт — пожарные машины, полицейских или МЧС, которые тут появлялись, — обстреливали боевики. Местные жители старались побыстрее проехать этот пятачок.

— Многие переходить в другую школу и не хотят. И вообще, везти детей через переезд — это дополнительная опасность. Зачем нужны провокации. Я бы не хотела, чтобы мой ребенок зашел на вал и...

Мы подходим к парку и говорим о стандартных проблемах: школьном питании, ценах на канцелярские товары и одежду. В этой школе формы для детей нет, но есть негласные правила.

— Мы стараемся, чтобы дети не ходили в джинсах, в спортивных штанах, а так свободно. Конечно, дорого одежду покупать. Потому что сюда привозят некачественный товар и за большие деньги. Это рассчитано на оккупированную территорию. Там дорого, они сюда ходят покупать. Потому мы едем куда-то в другое место или в интернете заказываем. На одного ребенка, без зимней одежды, это около трех тысяч гривен.

На фоне обгоревшего здания школы парк с лавками, тот самый, где находили останки солдат еще со Второй мировой, выглядит ухоженным. Яна охотно позирует фотографу и говорит, что очень хочет в школу и в саду ей нравилось. Ира с дочкой войну не обсуждает и вообще оберегает ее даже от телевизора и новостей. Яна смотрит только мультики и клипы.

— Мы когда сюда приехали, Яна маленькая еще была. Но я всегда говорила, что это не обстрелы, это гром. Яна не понимала, что происходит, но гул слышала лучше, чем мы. Мы еще не слышали, а она уже бежала, пугалась. Тогда и мы понимали, что что-то уже летит. А потом с 2016 года выстрелы было слышно только по ночам. И я говорила: «Спите, это гром». А утром, и правда, были следы дождя. Так что я даже не обманывала. Главное — родителям не показывать свой страх. Дети сразу все чувствуют. В школе начнут старшие рассказывать, конечно. Ну ничего, эти дети крепче. Они не хотят нас расстраивать, а мы не хотим расстраивать их.

Несмотря на то, что тут уже пять лет идет война, Яна очень ждет линейку. Тем более именно она будет ехать на плече одиннадцатиклассника со школьным звонком. Теперь у нее впереди целый год в школе, у которой нет здания. Его она проведет в помещении привычного детского сада.

Школа номер 1 (раньше № 2)

В двух с половиной километрах от сгоревшей школы находится школа № 1, которая раньше была № 2. Она большая и тоже пострадала во время обстрелов, но ее смогли починить. Школу строили на 1 200 человек. После начала войны, в 2015 году тут учились всего 125 человек. Сейчас, после того как обстрелы прекратились, детей стало больше — в этом году уже 400 учеников. Летом 2014 года снаряды попадали в школу дважды.

В первый раз снаряды выбили все 170 окон, во второй — полностью снесли крышу, а еще один снаряд влетел в класс. В отличие от уничтоженной школы, которую никто не собирается восстанавливать, на крышу, окна и разрушенную часть стены этой школы деньги нашли. Теперь она кажется обычной, как тысячи школ в других городах Украины. В этом году тут работают 28 учителей, а про то, станет ли она опорной, пока ничего неизвестно, но школьный автобус уже есть.

Тридцатого августа во дворе школы репетируют линейку. Тут собрали всех первоклашек, на улице выставили колонки и звуковой пульт, учителя вместе с детьми проговаривают стихи и поют песни. Дети репетируют неохотно: последние дни лета, на улице еще жарко, рядом старшие дети играют в футбол, потому повторять двустишия неинтересно.

Напротив входа в школу стоят мамы — они привели детей и обсуждают свои проблемы: кто сколько потратил на канцелярию и одежду, чем будут кормить детей в первом классе, кто что делал летом. Мама шестилетнего Артема Света Воронкина тоже привела сына на репетицию. Ее старшая дочь уже выпустилась из школы и уехала учиться в другой город, а Артем идет в первый класс тут, в Станице Луганской.

— Да, за лето расслабились. Гуляли, сидели перед телевизором, так что никто ничего не хочет рассказывать, хотят бегать.

Света с семьей уехала из Станицы летом 2014 года, после того как самолет разбомбил здание милиции, где засели боевики «ЛНР». Воронкины поселились в Кировоградской области, старшая дочь там продолжила обучение.

— Старшая пошла в школу, а там на суржике говорят. Ее все время поправляли: «Вы неправильно говорите!» А она в ответ: «Я-то как раз правильно, на литературном языке». Вообще, мы учились в украинском классе. Русский был один или два раза в неделю. А так все утренники, стихи, песни — все на украинском. Им вообще проще учиться на украинском.

Через год семья вернулась в Станицу Луганскую, с тех пор тут и живет. Света говорит, что перед войной купили материалы, чтобы перекрыть крышу, но не успели. А теперь как раз перекроют, говорит, что устала ждать новых снарядов. От школы до их дома буквально 50 метров, потому ее и выбрали. На первое сентября собрать ребенка обошлось в четыре тысячи гривен. Зато питание будет бесплатным, хотя и организовано оно своеобразно.

— Что будут давать, мы пока не знаем, но точно уже знаем, что есть будут то, что родители принесут. Так и в садике было: кто что из овощей вырастил, тот то и приносит. Нам так и говорят: «Мы вам лучше делаем, а если будем закупать, то будет дороже». Тоже мне. Привези вы ее втридорога, дайте мне квитанцию, и тогда я буду знать, что мой ребенок съел столько, сколько ходил. А так я полтонны привезу, а ребенок, например, в этом месяце в садике два раза был.

Полным ходом идет репетиция, маленькие дети робко произносят слова, написанные на листках: «По традиции, в праздничные дни, мы ныряем в глубину веков...» Рядом со Светой ее подруга — она привела в первый класс сына Тимура. Говорит, что формы нет, но зато все дети будут в вышиванках.

— По форме нам сказали так: светлый верх, темный низ — классика. А на линейку у нас уже давно заведено, что все надевают вышиванку и юбку или брюки. Но мы сами так, перешли к вышиванкам, никто нас не принуждал, через колено не ломал.

Обе мамы не против того, чтобы на базе их школы сделали опорную и детей из других, меньших школ перевели сюда, но говорят, что перевозить детей будет сложно. Уроки у всех заканчиваются в разное время, потому младшим детям придется ждать, пока освободятся старшие.

Линейку репетируют уже почти час, детей отпускают отдохнуть, к Свете подбегает Тимур:

— Мне кроссовки надоели!

— Снимай и бегай босиком. И носки тоже!

Артем и Тимур не помнят 2014, самый страшный год. Сознательных воспоминаний у них нет, только, как говорит мама Тимура, во время обстрелов он иногда садился и поднимал палец вверх со словами: «Бах, бах, бах». Света говорит, что в Станице тихо:

— Сейчас уже очень спокойно, я вообще с открытыми окнами сплю. Если и бахнет, то разве что мина какая-то в лесу.

Мама Тимура с содроганием вспоминает первый год войны, они редко обсуждают эти события со Светой:

— Да, в 2014—2015 страшно было. Люди в подвалы лезли, а это тоже не спасает. Вот на Лебединской женщина жила. Сидели, сидели в подвале, потом она решила, сколько можно ребенка в подвале мариновать, и только они вышли — туда прямое попадание. Эти подвалы такое, только себя успокоить. Или, например, помню, по двору мины ложатся, а ты ребенка выхватываешь из ванны и несешься в этот бл*дский подвал.

— А соседка наша? Работала в огороде, начался обстрел, побежала в дом, легла, там ее и накрыло. Ну, казалось бы, работай себе в огороде, ничего бы не случилось. Люди вообще тогда ложились спать одетыми, вымытыми, свежими, чтобы приготовиться. А вдруг что? А ты уже одетый, свежий, чистый.

Света, как и мама Яны Ирина, говорила Артему, что это не обстрелы, а гром. Артем же увидел и запомнил войну уже в два с половиной года. Страха у него не осталось, только на подсознательном уровне. Детей снова позвали на репетицию — читать стихи. Теперь из колонок доносятся детские голоса: «Вас приветствуют школьники, мы — одна семья». Некоторые буквы звучат неразборчиво. Родители считают, что это последствия войны и с детьми теперь нужно работать.

— Дети все травмированные. Громкие звуки, дрель— все это пугает. Чтобы ребенок не боялся, родителям тоже лучше не показывать свой страх перед войной. Мы старались войну не обсуждать, не реагировать, не бояться. Говорили, что это гром. А когда потом дети в саду уже между собой обсуждали и стало понятно, что про гром не скажешь, объясняли. Говорили: «Вот видишь, солдаты, они охраняют нас, чтобы охранять, им нужно тренироваться. Вот они и тренируются где-то далеко».

Наконец-то детей совсем отпускают, и мы предлагаем пройтись до дома вместе с Артемом. Света соглашается. Дом напротив школы, рядом — детская площадка с покореженной горкой и прогнившей лесенкой. На ней друзья Артема проводят день, сегодня у них стройка. Для мелкого котенка они делают будку из коробок «Новой почты». Артем очень хочет потратить последний день на прогулку и велосипед, потому, кажется, не особо доволен нашей идеей фотографировать его в школьной одежде с портфелем. В доме идет ремонт — перекрывают крышу, по двору ходят строители.

Артем показывает на тремпель, который висит на двери. На нем вышиванка и черные брюки. На кровати лежит портфель. На стене два флага — Украины и ЕС. Это комната старшей сестры Артема. Света рассказывает, что один флаг привезли из Литвы, а второй прямо из оккупированного Луганска. На другой стене смешные фото Артема. Пытаюсь спросить ребенка, чего он ждет от школы. Артем говорит, что в школу не хочет, и пытается достать из-за ступеньки кота:

— Потому что не хочу. Мыша! Мыша! Или как там тебя, кот, иди сюда.

Просим еще десять минут попозировать. Пока Артема фотографируют, спрашиваю Свету, чего ей больше всего не хватает.

— Что у нас тут есть? Ничего. Смотришь иногда на дорогу и хочется поехать в Луганск, как раньше. Сел на машину, и вот ты в «Эпицентре», а вот в цирке, а вот в кино сходил или в театр. А теперь что? Артем вырос и идет в школу — ни разу в цирке не был, по городу не гулял. Шесть лет.

Света смеется, говорит, что у сына целых полтора дня до школы, можно еще успеть нагуляться перед линейкой.

— Главное — не бояться. Мы устали бояться, мы жить хотим, свою жизнь проживать. Мы строим такой мирок вокруг себя и живем в нем.

Света машет в сторону корявой железной детской площадки:

— Еще бы это одоробло советское поменять на нормальную площадку, и все будет хорошо.

Фотограф отпускает Артема, он снимает белое поло и выбегает за ворота, на ходу кричит своему другу:

— Толяяяя!! Я свободен! Меня отпустилии! Свобода!