Человек сражающийся
В этой главе я обнаруживаю, что можно привезти из Крыма практики солидарности и помощи, начисто забыв, что ехала в Крым привезти наши.
К третьей годовщине я назвала события 2014 года событиями, которые окончательно превратили нас из людей созидающих в людей сражающихся. И, в общем, совершенно неважно, за что и на какой стороне. Кто за права человека, кто за русский мир, кто за Исаакий, а кто за Бога, кто за незалежность, а кто за империю, кто за выживание, а кто за пополнение бюджета.
Все на острие борьбы.
И я на острие. К каждому действию мы относимся как к вопросу жизни и смерти, к каждой обиде или недопониманию как к предательству. Мы ищем среди близких стукачей и предателей, врагов родины и просто идиотов.
И все бы ничего. Живут люди везде. И в Северной Корее, и в Советском Союзе жили, и на Донбассе живут. Но у нас еще слишком жива память о «мирных временах». И поскольку снаряды над головой летают в какой-то другой форме, то мы иногда пытаемся сделать вид, что это мир. И мы ни за что не боремся. Мы к чему-то стремимся и над чем-то работаем.
Каждый раз, приезжая в Крым, я узнаю что-то новое, понимаю его немного глубже, чем до того. Кажется, тут все честнее, чем в России. Тут никто не пытается делать вид, что у него есть влияние. Тут никто не показывает, что происходящее вокруг — временные трудности («ну... да, жопа, конечно... но в целом-то...»). Это тяжело. Но зато какая солидарность! Какая взаимовыручка и взаимоподдержка!
Как тогда, так и сейчас не устаю восхищаться, и каждый раз становится нестерпимо жаль, что я не принадлежу этому сообществу.
9 апреля 2016 года в Бахчисарае в открытом ресторане красиво, тепло, уютно. Тихонько собираются люди. Девушки, как положено, за одним столом пьют кофе, мужчины — за другим. Не соблюдающие стоят во дворике — курят или дышат тем, что курят остальные. Везде идет тихий, неспешный разговор: об обысках, о новых арестах, о том, у кого что изъяли, зачитываются смешные (если бы не было так грустно) цитаты из судебных постановлений, протоколов обысков. Здесь постепенно собираются семьи уже арестованных, правозащитники, юристы. После кофе и сигарет все собрались за одним столом. Так создалась организация, которую я люблю точно не меньше, чем то, что я сделала сама. Хотя тут я только наблюдала. Крымская солидарность. Объединение родственников крымских политзаключенных и тех, кто готов им активно помогать. Основу Крымской солидарности составляли и составляют очень религиозные люди. В основном молодежь. Через год родственники уже не были вынуждены ходить в комнаты передач в тюрьмы — все было организовано. Появились мониторинговые группы, которые снимали каждый обыск и арест, а потом описывали в социальных сетях, как это было. У зашивающихся юристов появились новые руки. Мне посчастливилось как-то вести семинар, в том числе и для участников Солидарности. Это было фантастическое ощущение, когда ты рассказываешь про какой-то механизм, а люди мало того что слушают, потом до ночи обсуждают, так ты еще и приезжаешь через месяц, а оно уже работает. Может быть, во мне говорит предвзятость, но я уверена, что именно возникновение Крымской солидарности во многом подтолкнуло развитие разных форм правозащитной и гражданской деятельности, (я скажу аккуратно) оппозиционно настроенных к российской крымской власти.
Летом 2016 года по инициативе Лили Буджуровой был создан Фонд «Бизим Балалар» («Наши дети»), который собирает деньги для поддержки детей крымских политических заключенных. Помимо очевидной материальной пользы — ежемесячные небольшие пособия (Фонд делит все собранные деньги на количество детей, оставшихся вследствие репрессий или убийств без отцов), сам символический шаг — подсчет детей, оставшихся без помощи одного из родителей, — оказался очень значимым и объединяющим.
Чем больше политических заключенных — тем больше судебных заседаний. По каждому решение об аресте (и апелляция на него), несколько решений о продлениях (и апелляции на них). Если дело не по статье «терроризм», то потом рассмотрение по существу. В какой-то момент судебных заседаний стало так много, что они проходят теперь почти каждый день. А иногда параллельно в разных судах — разные. Заседания судов постепенно стали собирать все большее количество людей. Сперва как-то все держались по отдельности: обвиняемые в участии в Хизб ут-Тахрир приходили на суды друг к другу. На заседания по «Делу 26 февраля» собиралось все больше поддерживающих Меджлис. Постепенно начинались шаги по сближению. Аккуратно и тихо появились первые жены обвиняемых в участии в Хизб ут-Тахрир на заседаниях по «Делу 26 февраля». Ветераны крымскотатарского движения и сторонники Меджлиса, за ними — неопределившиеся, украинские активисты, правозащитники… Суды превратились в место постоянных встреч. Сюда приходили журналисты, впервые посетившие Крым. В своих поездках мы первым делом шли сюда. Здесь можно было со всеми повидаться, всех обнять, обсудить новости, договориться о планах и встречах. В «Деле 26 февраля» часть людей были свидетелями, а дела против обвиняемых в участии в Хизб ут-Тахрир и вовсе бывали закрытыми. Так что основная жизнь была (и есть) вокруг судов. Если бывало холодно, то грелись по очереди в машинах. Во время тепла — все стояли вокруг. В основном три суда — Киевский, Центральный и Верховный суд Крыма.
Заседание «Крымской солидарности». Старый Крым. 27 января 2018.
Антон Наумлюк
Около Киевского суда находятся офис Эмиля с Эдемом и команды, кафе «Мараканд» и уютный сквер со скамейками. Страшно вспомнить, скольких ребят привозили сюда на автозаках со стороны реки, толпы групп поддержки снаружи, крики «Аллаху акбар!», сотрясающие окружающие деревья, и сотни вскинутых указательных пальцев в приветствии. Тут проходят (как правило) продления мер пресечения обвиняемым в участии в Хизб ут-Тахрир. В Киевском районном суде есть зал в подвале, спускаешься по грязной узкой лестнице мимо приставов в масках, оказываешься в темном зале с покрытым линолеумом полом. Ненавижу этот зал. Он совсем не похож на зал заседания. И никакая мантия на сидящем на месте председательствующего не может вернуть это ощущение. Тут все время стучит в голове словосочетание, принятое на Донбассе: «Через подвал».
Центральный районный суд — самый неудобный для Солидарности. Ни тебе сквера, ни лавочек. Да и сам суд маленький, тесный, без двора или площадки перед входом. Напротив есть кофейня с уличным деревянным «барным столиком». Тут-то (взяв в кафе кофе с чаем и принося с собой лепешки и прочие закуски) собирались поддерживающие. Здесь рассматривалась та часть «Дела 26 февраля», которая не включала в себя Ахтема Чийгоза. Здесь душой компании и центром притяжения были Бекир и Алие Дегермеджи. Здесь судили их сына и тех, кто был арестован вместе с ним.
Верховный суд Крыма — большой и светлый. В нем много места. Его долго ремонтировали. А в какой-то момент, давясь от смеха, из суда вышла жена одного из арестованных по обвинению в Хизб ут-Тахрир: после ремонта в сортирах суда на кранах появились сделанные под золото гербы России. «Странно, что не кнопки спуска», — практически хором прокомментировали собравшиеся. Вокруг Верховного суда — аллея из высоких деревьев, что очень актуально в летнюю крымскую жару. А под ними были лавочки, на которых все и собирались. На них могли присесть пожилые люди, беременные женщины. Да и вообще всякий, кто устал. Но в один прекрасный момент все лавочки оказались убранными. Уже полтора года (с 4 мая 2017 года) вокруг Верховного суда нет ни одной скамейки. А как-то я после 7 часов стояния рядом с судом присела на ступеньках этого «храма справедливости». Потому что даже у меня, сравнительно молодой и здоровой бабы, уже отваливалась спина.
Ко мне подошли приставы и сказали, что сидение на корточках в здании суда оскорбляет суд.
Ага. Именно сидение на корточках и оскорбляет этот суд.
Через Верховный суд проходили все. Здесь слушаются все апелляции. Здесь писались первые массовые жалобы на недопуски в залы заседаний (все началось с того, что люди, хотевшие посетить заседания, просто не помещались в зал). Этот же удивительный суд придумал формулировку:
«Суд по продлению меры пресечения (!!) объявлен закрытым «в связи с нестабильной социально-политической ситуацией». И поэтому даже в суд жителей Крыма не пускают».
Сюда стали привозить вместо скамеек складные столы и стулья, огромные казаны с едой. Отсюда невозможно уйти голодным или замерзшим. Здесь солидарность объединила и собрала всех.
Конечно, суды проходили не только в Симферополе. Очень запомнился мне суд в Судаке, который рассматривал административное дело против ребят, проехавших в день депортации крымскотатарского народа по улице с национальными флагами, за участие в автопробеге. Вот что я опубликовала тогда у себя в соцсети:
Сегодня в Судаке в 09:00 (!!) должен был состояться суд над крымскими татарами по обвинению в проведении автопробега в день депортации крымскотатарского народа. К девяти утра около 50 человек собрались у Судакского городского суда поддержать ребят. Судья «удалилась по другому делу в совещательную комнату», и суд перенесли на после обеда. После обеда людей стало еще больше, но судья (как сообщили адвокаты) осталась в комнате и до 17:00 точно оттуда не выйдет.
Супруги арестованных крымских татар перед зданием Верховного суда. Симферополь. Октябрь 2017.
Алина Смутко
Ровно через 9 часов после назначенного срока суд по обвинению в организации автопробега в Судаке все-таки состоялся. Судья три раза переносила заседание. Сперва на 5 часов, потом еще на 2 часа, потом сказали, что вовсе не будет сегодня. А потом срочно назначили. Но каждый раз к назначенному времени народ собирался у здания суда. И с каждым разом все больше. В зал пустили около 25 человек. Многие стояли. Остальные ждали на улице.
Все было скучно. Но под конец судья обратилась к публике: «Эти ваши митинги совершенно недопустимы. Не надо нагнетать ажиотаж. Решение будет законное».
На улице к этому времени собралось уже человек 100.
Уровень и качество солидарности поражали. Но старые травмы, как водится в психологии, непроговоренные и непрожитые, ныли и явно давали о себе знать. То соблюдающая молодежь укажет взрослой женщине на ее место на женской половине стола — и скандал. То кто-нибудь начнет говорить о необходимости создания «альтернативной», «нерелигиозной» правозащиты в Крыму. К 2017 году все чаще начинали звучать голоса о «продвижении своих интересов». То Хизб ут-Тахрир через правозащиту распространяет свои идеи, то Меджлис ради своих целей в Киеве использует крымские трагедии. Постепенно часть людей, которые считали себя не столь религиозными, стали реже появляться на заседаниях Крымской солидарности. Они начали создавать новые организации.
Украинские активисты стали выпускать газеты на украинском в Крыму, проводить разные мероприятия, связанные с украинской культурой.
Пророссийские активисты, на которых все больше давили за их деятельность, стали проводить круглые столы и собираться вместе.
Появились крымские активисты, поддерживающие российские оппозиционные движения. Впервые несколько ребят хотели провести акцию 29 апреля 2017 года в поддержку всероссийской акции «Надоел». Появились сторонники Навального.
Попытки всеобщей консолидации сменились политическим, общественным и гражданским разнообразием. Крымские практики продолжают удивлять даже меня. Особенно тем, что в случае необходимости и беды тут же забываются все претензии друг к другу, и все идут помогать. Чего стоят только дуа (молитва) в домах арестованных, сидящих, освободившихся — по любому поводу. Народ собирается и поддерживает семьи тех, кого нет сейчас рядом, или разделяет радость тех, кто вернулся домой. Все чаще в России я приводила в качестве примера успешных практик солидарности то, как помогают в Крыму политзаключенным и их семьям.