Я познакомился с Марком Джонатаном Харрисом очень давно. Он собирался снимать фильм «Перебежчик» — о диссидентах в Советском Союзе. Я собирал материалы и снимал два эпизода, был сорежиссером. Эта картина еще не вышла. Потом я несколько лет работал с фондом «Шоа», который у нас знают как фонд Холокоста, или фонд Спилберга. Марк — один из его основателей.
Потом я должен был ехать в США — работать над проектом, к которому имел отношение Марк. Но у нас началась революция, и я отказался. Пошел на Майдан. Там, как и все, снимал. Начал работать с Reuters, чтобы отснятый материал куда-то попадал. Никакой цели снимать кино тогда не было. Позже, когда уже началась война на Донбассе, Марк спросил, чем я занимаюсь, и предложил сделать фильм.
Проблемой для украинских соавторов стало то, что некоторые вещи [о Майдане и войне на Донбассе] были совершенно не очевидными для западной публики. Она знала об этих событиях только из репортажей по телевидению. Люди в западном мире убеждены, что с ними ничего плохого произойти не может, что они защищены, а информация, [которую они получают из СМИ], правдивая. Меня как раз интересовала тема российской пропаганды — того, что сейчас мы называем гибридной войной. Америка тогда не понимала, что есть такая проблема. Сейчас они в легком шоке от того, что, оказывается, кто-то может манипулировать мыслями, журналисты могут говорить неправду и так далее.
В преамбуле картины рассказывается, где вообще находится Украина и что с ней происходит. Я долго сопротивлялся, не хотел этого делать, но Марк говорил: «Нет, этого никто не знает. Мы должны делать кино для водителя из Алабамы». И он оказался абсолютно прав.
Более 70 интервью, которые мы взяли, остались за кадром. Это были волонтеры, военные. К сожалению, многих из них уже нет в живых — было много ребят, которые защищали Донецкий аэропорт и Саур-могилу. Мы находили людей, которых снимали на Майдане, и отслеживали, что с ними произошло дальше. Находили материалы об их жизни до революции. Потом вместе выбрали тех, на ком будет построена история. Материал, который не вошел в фильм, — фактически памятник времени.
В этом году фильм вышел в прокат в США. Больше всего зрителей удивило, что обычные люди, учителя, артисты, гражданские медики ушли на войну. Интересными были отзывы от людей, которые говорили: «Мы фактически посмотрели фильм о том, как Америка боролась за свою независимость столетие назад». Было много положительных отзывов от известных кинокритиков. Есть такой сайт Rotten Tomatoes, достаточно популярный и влиятельный, мы получили там 100-процентный рейтинг и рекомендацию смотреть наше кино.
Я почти счастлив, что подступился к этому материалу и что удалось что-то из него сделать. Когда я был на Майдане, понимал, что сейчас мы просто живем в истории, на страницах учебников. Меня даже сейчас это не отпускает.
В фильме есть момент, который лично для меня стал сложным опытом. В день, когда на Майдане расстреливали людей, я дежурил с камерой возле Октябрьского дворца. Человек, который стал одной из последних жертв пуль снайперов, стоял рядом со мной. С тех пор я не очень убедительно говорю слова о том, что красота спасет мир. Я понял, что пуля в одну секунду может уничтожить человека, и весь мир, который этот человек носил в себе, тоже будет уничтожен.
«Переломный момент» может выиграть «Оскар», а может и не выиграть. То, что картина вообще попала в лонг-лист, — уже большая победа. Этот фильм будет существовать вместе с другими как знак эпохи, даст людям возможность понять отпечаток времени и нас.