Как служили ракетчики
В 1990—1994 годах я командовал Первомайской ракетно-ядерной дивизией. Там же стояло пять ракетных полков, вооруженных самыми последними ракетными комплексами четвертого поколения — СС-24 по натовской классификации.
В дивизию входило 32 малых и больших воинских части, всего было девять полков. В городке дивизии жили около 15 тысяч людей. Были школы, детсады. А еще более полутора тысяч гектаров земли под засев и несколько тысяч поголовья скота. Все это тоже лежало на плечах командира дивизии.
У меня было 86 пусковых установок. Если я получал приказ пустить ракеты, времени, чтобы обработать его, было всего несколько десятков секунд. Потом вскрывался пакет и проверялся шифр: «наш — не наш». Приказы могли прийти только из Генштаба СССР, а не из Киева.
После этого в полку шел приказ провести пуск ракет по такому-то полетному заданию. Обязательно два человека — два номера — поворачивали ключи и жали кнопку «Пуск», в одиночку это сделать было невозможно. Рассогласование в их действиях могло быть не более трех секунд, после трех сбоев аппаратура блокировалась.
Через 30 секунд после поворота ключей должны были стартовать первые 46 ракет. Через 29 секунд — еще 40. Через 59 секунд все 86 ракет дивизии должны были лететь в сторону «вероятного противника». Эти ракеты несли семьсот боевых ядерных блоков, каждый из которых был в несколько десятков раз мощнее тех, что стерли с лица земли Хиросиму и Нагасаки. Каждый блок имел индивидуальную систему наведения и преодоления противоракетной обороны.
На вооружении Хмельницкой 19-й ракетной дивизии [43-й ракетной армии РВСН ВС СССР] были ракеты, которые несли 540 боевых ядерных блоков. Вместе с нашими семьюстами получалось 1 240 ядерных блоков в состоянии боевой готовности.
Проводились постоянные тренировки на разных уровнях: от центрального командного пункта Министерства обороны СССР до командного пункта каждого из полков дивизии. И все было рассчитано по секундам, плюс-минус 3—5 секунд в зависимости от приказа. В таком режиме офицеры-ракетчики несли боевое дежурство по шесть часов. Самая тяжелая смена у нас называлась «дежурить в собаку» — с трех ночи до девяти утра.
Присяга СНГ для ракетных войск
После распада СССР, в 1991 году, создали СНГ, куда частично вошла и Украина [Украина не ратифицировала Устав СНГ 1993 года, поэтому де-юре она не являлась государством-членом СНГ]. Было принято решение создать единые ракетно-ядерные силы для СНГ. Назначили главнокомандующего — Евгения Шапошникова [последний министр обороны СССР, с 14 февраля 1992 по 24 сентября 1993 года официально занимал пост Главнокомандующего объединенными вооруженными силами (ОВС) СНГ], и мы подчинялись Объединенным силам. Украинскую присягу принимали другие части, а для Ракетных войск стратегического назначения в 1992 году разработали специальный текст новой присяги СНГ.
В 92-м году в дивизию пришли триста с лишним призывников из Львова и Львовской области. Приехали более семисот их родителей и родственников. И за день до присяги мне стало известно, что группа родственников планирует сорвать принятие призывниками присяги СНГ. Эта информация дошла до самого верха — мне позвонили из Москвы. Поэтому я решил собрать всех родителей и командиров частей в офицерском клубе, чтобы во всем разобраться.
Родственники переживали, что после принятия присяги СНГ солдат могут отправить служить, например, на Дальний Восток. Я их заверил, что это невозможно и этого никто не допустит. Второе — это то, что их дети могут получить радиационное облучение или отравление из-за работы с токсичным ракетным топливом. Я сказал, что солдат к этому не допускают, там работают только офицерские расчеты.
Затем меня попросили дать письменную расписку о том, что такой-то солдат не будет никуда переведен. Я вызвал 10 или 12 машинисток с обычными печатными машинками, мы вместе составили содержание этих расписок, фамилии вписывали от руки, также мне привезли печать дивизии. Вручил уже больше десяти таких расписок, когда встал отец одного из призывников и предложил проголосовать за доверие командиру без всяких расписок. «За» проголосовали почти все. И на следующий день все призывники приняли присягу СНГ, кроме трех человек, которые попросили о переводе в строительные части, у них была отдельная присяга.
Присяга Украине
Я и другие командиры говорили, что по вопросу присяги Украине не должно быть давления. На тот момент это могло усилить отток личного состава, ведь у нас служили люди из разных уголков СССР. В 92-м еще уезжали единицы, более массовым это стало уже в 93-м году, когда началась деактивация ракет. После этого у нас в частях спецвойск и тыла укомплектованность офицерами и прапорщиками упала на 40%, а в боевых — на 30—35%. А задачи и нагрузка остались теми же.
Кроме того, это касалось и безопасности ядерного арсенала. Происходили такие случаи, как в Староконстантинове, когда угнали самолеты [13 февраля 1992 года экипажи шести бомбардировщиков Су-24 Староконстантиновского гарнизона в Хмельницкой области несанкционированно перелетели на аэродром в России] и похитили полковое знамя [по общевойсковому уставу утратившая знамя часть подлежит расформированию]. Кто-то это сделал из каких-то своих, скажем так, «патриотических чувств», а другие начали на этом играть.
Я никогда не скрывал, что я родом из России. Сюда я приехал еще в 70-е, несколько раз меня хотели отправить на ротацию в Забайкалье или Среднюю Азию. Я уже паковал вещи, но в последний момент мне говорили, что я нужен Винницкой армии. К моменту распада СССР у меня здесь уже дети росли, связи в России практически растерялись. И я решил остаться в Украине, хотя мне предлагали в Москве более высокие должности.
Всем, кто хотел уехать, был дан «зеленый свет», никто никого не преследовал. Я лично издал письменный приказ об оказании всяческой помощи тем, кто будет уезжать в Россию, Казахстан, в другие республики [бывшего СССР]. И мы всех с честью провожали, никого не обвиняли в измене.
Разрыв с управлением Объединенных сил в Москве начался еще в конце 1992 и особенно усилился в 1993 году. Начались претензии от командующих округами [Вооруженных сил Украины], которых я не имел права допустить даже в жилую зону без согласования с Главнокомандующим РВСН. Первым, кто получил такое разрешение в 1993-м, был тогдашний командующий Одесским военным округом Виталий Радецкий.
Был такой период, когда я получал по шесть разных шифровок: от командующего 43-й ракетной армией в Виннице, от министра обороны из Киева, от командующего Одесским военным округом, из Москвы от Генштаба Ракетных войск, от главкома ОВС СНГ Шапошникова и от министра обороны РФ. И один требовал одно, другой — другое.
До начала 1994 года уговоры принять присягу Украины были неофициальными. А в феврале 1994 года за мной и вторым командиром [19-й ракетной дивизии, которая базировалась в Хмельницком] Рустамом Каримовым прислали самолет и вызвали на коллегию в Киев, на которой присутствовал весь генералитет. Заседание вел [на тот момент Министр обороны Украины Виталий] Радецкий. Первым вызвали Каримова и спросили, готов ли он служить Украине и сегодня же принять присягу. Каримов ответил, что служить Украине он готов, но присягу принимать не будет. Затем вызвали меня, и я повторил то же самое.
В итоге Каримова попросили покинуть зал, позже он уехал в Москву — работать в Военной академии ракетных войск стратегического назначения. А меня начали уговаривать. Виталий Радецкий обращался ко мне с уважением, но говорил, что вопрос стоит о том, чтобы командиры дивизий приняли присягу Украине именно сегодня. В конце концов я согласился, но с условием, чтобы я сразу же вернулся в дивизию и объявил, что я принял присягу, и чтобы командиров полков никто не заставлял принимать присягу без моего ведома. Я прочитал текст присяги, меня поздравили, затем я отправился обратно в дивизию.
В августе 1994 года к нам приезжал Леонид Данилович [Кучма, второй президент Украины]. Он собрал офицеров и пообещал, что пять ракетных полков, у которых на вооружении были ракеты СС-24, не будут расформировывать. Они не подпадали под договор о сокращении стратегических наступательных вооружений, поэтому оставались в неядерном оснащении. Но, к сожалению, не сбылось.