«Мой рабочий день состоит из *б твою мать». Как зарабатывает и с кем враждует директор Одесского художественного музея Александр Ройтбурд. Большой репортаж

1

В холле Одесского художественного музея все выкрашено в темно-бордовый цвет, просторно и светло. Здесь недавно сделали косметический ремонт. Я жду нового директора Александра Ройтбурда.

Он проносится через холл мимо меня, из одного зала в другой. Одет неформально: в полосатую футболку, джинсы и шлепки. Рядом с ним — художник Анатолий Ганкевич. Они поднимаются на второй этаж, я бегу следом. Ройтбурд хвастается другу новинками в экспозиции. На стенах, рядом с новыми картинами висят стикеры «NEW». Ганкевич успевает только кивать. Они двигаются стремительно.

— [Александр] Дейнека, ни фига себе, — Ганкевич останавливается возле черно-белой графики, которую недавно достали из запасников. — Настоящий?
— Ага.

Ройтбурд подводит нас с Ганкевичем к кассе при выходе из музея — нужно обязательно купить магнит. Рассчитываюсь картой, она не срабатывает. Ройтбурд покупает несколько магнитов с картинами. Ждет, пока обязательный вклад в кассу музея сделает Ганкевич. После отправляет Ганкевича в бухгалтерию. Художник пришел, чтобы подарить свою работу музею, и ему нужно подписать акт дарения.

Мы отправляемся в кабинет директора. Это небольшая комната, выкрашенная в темно-серый цвет. На стене висит работа современного украинского художника APL315, который недавно выставлялся в музее. В глубине кабинета — старинный комод. Ближе к окну — антикварный массивный стол. На нем — ноутбук. Два стула — для директора и одного гостя. Это все. Я спрашиваю Ройтбурда, из чего состоит его рабочий день.

— Мой рабочий день состоит из «*б твою мать», — отвечает он.

В декабре 2017 года Александр Ройтбурд участвовал в конкурсе на должность директора, который судила профессиональная комиссия, и обошел прежнего руководителя музея Виталия Абрамова. Он немедленно вошел в клинч с местной властью и деятелями одесской культуры. Ройбурду припомнили все: и картины с половыми органами; и работу в галерее Марата Гельмана, который консультировал Виктора Пинчука перед «Оранжевой революцией»; и посты в Facebook, где он называет Одессу «пгт Одессочка».

Убедил Ройтбурда подать свою кандидатуру благотворительный фонд «Друзья музея», который возглавляет Александра Ковальчук. Когда объявили конкурс, Ковальчук искала подходящего человека. Сейчас она занимает должность заместителя директора по развитию. Во время разговора она заглядывает в кабинет.

— Какая галерея подарила [картину Соломона] Кишиневского? — спрашивает она.
— Константин Климашенко и аукционный дом «Дукат» — отвечает Ройтбурд. Он начинает рассказывать о коллекции, и его невозможно остановить.

— Был одесский городской голова Брайкевич, коллекционер с продвинутым вкусом. Он собирал картины художников «Мира искусства». Дружил с живописцем Константином Сомовым. Был его главным меценатом, оплатил его захоронение на кладбище Пер-Лашез. Сомов завещал ему все. Были у Брайкевича и другие «мирискусники». Его дореволюционную коллекцию отжали большевики, когда он уезжал в эмиграцию. Так у нас оказалась одна из самых больших в мире коллекций Сомова. У нас монстры советского послевоенного искусства. Есть ученическая работа Яблонской. У нас самая большая, после отжатия Крыма, коллекция Айвазовского. У нас блестящий Серов. Потрясающие Бенуа, Лансере, Борисов-Мусатов, Врубель, Коровин. Недавно извлекли из запасников раннего Репина...

Собственно, за чрезмерное внимание к коллекции Ройтбурда тоже упрекают, в том числе и сотрудники ОХМ из старой команды. Они полагают, что в первую очередь музею нужно решить другие проблемы.

2

Центральные фигуры в старой команде ОХМ — это главный (и единственный) хранитель Людмила Анатольевна Еремина и заместитель директора по научной работе Сергей Седых. Они рассказывают, что у старой и новой команд нет единого видения, совместных планов и общих совещаний. По-разному они трактуют и первоочередные задачи музея. Ройтбурд, в основном, обращается к Ереминой с просьбами помочь с экспонатами.

Девяносто процентов экспонатов ОХМ находятся в хранилище. Примерно тысяча предметов — в музее, девять тысяч — в запасниках. Людмила Еремина работает в музее с 1967 года. В 1974-м, когда Людмила Анатольевна стала главным хранителем, она приняла 3 500 единиц. С тех пор коллекция музея увеличилась на 6 000 экспонатов. А территория музея и его площадь остались прежними.

— Ройтбурд старается обновить коллекцию, — говорит Еремина. — Но не аврально это надо делать, а системно. Он и деньги пытается привлечь, и показать деятельность. Я его понимаю и поддерживаю. Но нет никакой системы хранения. Нужно [новое] хранилище.

В 1937 году в музее многие работы попали «на катки»: их подшивали друг за другом, без подрамника, на специальный станок. Еремина говорит, что «на катки» придется отправить работы, которые Ройтбурд снимает с экспозиции. Хранить их негде. В следующий раз их достанут лет через пятьдесят.

По словам Ереминой, с приходом нового директора в музее глобально ничего не изменилось, кроме экспозиции. А проблемы остались те же: крыша течет, отопление включат только к Новому году. И неясно, когда решится вопрос с хранилищем.

Сергей Седых видит приоритеты музея в другом. Он считает, что в первую очередь ОХМ нужна система научной работы. Сейчас она зависит от прогрессивности директора, которого назначают каждые пять лет.

— К сожалению, для предыдущего директора слово «компьютер» было ругательным. Когда я пришел, в музее был один компьютер, у секретаря.

До 2017 года руководил музеем Виталий Абрамов. При нем не случалось радикальных перемен, но и конфликтов тоже не было. За время его правления из музея ничего не пропало. Сотрудники ОХМ говорят, что Абрамов занимался в основном наукой. Большинство отзывается о нем как о хорошем, вдумчивом ученом, но не как о лидере. Он не решал бытовые проблемы музея, не обивал пороги в облсовете, не наращивал социальный капитал.

Вообще, судьбы директоров музея складывались трудно. Кто-то покончил с собой, кого-то расстреляли, кто-то погиб на войне. И каждый считал своим долгом изменить экспозицию.

3

Музей ведет свою историю от Одесского общества изящных искусств, которое появилось в 1865 году. Члены общества основали художественное училище. В начале 80-х позапрошлого века меценат и городской голова Одессы Григорий Маразли передал здание училищу. А в 1899 году в этом здании открыли музей. Первая коллекция — около 75 рисунков — состояла из дипломных работ выпускников училища. Еще триста работ маслом музею передала Петербургская академия художеств.

Поначалу у музея не было директора, только хранитель. Первым хранителем пятнадцать лет проработал Владимир Куровский — он пустил себе в пулю в лоб в одесском баре вскоре после начала Первой мировой войны. После него должность занял художник Кириак Костанди. В семье Костанди было восемь детей, он очень нуждался и жил прямо в здании музея: слева от входа, где сейчас туалет, располагалась его квартира.

Следующего директора, художника Цвиля Эмского-Могилевского расстреляли в 1937 году. Его преемника мобилизовали в первые дни Второй мировой, и он погиб на Курской дуге. Во время войны коллекцию эвакуировали в Уфу и Ташкент. Музей стоял полупустым, в 40-х в него поселили несколько семей, чьи дома были разрушены, — там они и жили почти тридцать лет.

Период модернизации музея пришелся уже на семидесятые годы, когда директором ОХМ стал Иван Семенюк. Семенюк выбил у города одиннадцать квартир и отселил людей из музея. Отремонтировал залы и хранилище. Провел канализацию — до середины семидесятых туалет музея располагался во дворе.

Кроме того, Семенюк выстроил экспозицию, которая находится в музее и сегодня. Именно ее меняет Александр Ройтбурд.

4

Одним из главных противников нового директора стал старший научный сотрудник (в прошлом директор) Одесского музея западного и восточного искусства Владимир Островский. В конце июня его вместе с сотрудницей ОМЗВИ Ольгой Куцан исключили из Международного музейного сообщества (ICOM) за нарушение профессиональной этики.

У себя в Facebook Островский заявил, что восемь лет назад Александр Ройтбурд прислал на выставку современного искусства полотна, где в качестве лессировочного (верхнего) слоя использовались фекалии. Как доказательство он привел экспертное заключение Ольги Куцан. Довольно быстро выяснилось, что оно подделано.

Я встречаюсь с Владимиром Островским в античном зале Музея западного и восточного искусства. Садимся в углу, за спиной у маскулинной мраморной скульптуры. Островский говорит, что губернатор не имел права утверждать директора в должности — это мог сделать только облсовет. Кроме того, Ройтбурд заявил, что хотел бы продавать малозначимые работы из коллекции. Островского это беспокоит, потому что ICOM осудил эту практику двадцать лет назад.

— Так может быть что-то продать, чтобы купить что-то лучше? — спрашиваю я.
— Какое иезуитское отношение. Вы меня просто потрясаете. ICOM это полностью осудил.
— Вас ведь оттуда исключили?
— Я буду это опротестовывать в суде. У Ройтбурда в ICOM хорошие друзья. Он опасен стократ, потому что приятен в разговоре. Он ироничен, умен. Поэтому не видно, насколько он деструктивен. Это же разворовывание фондов музея.

Продажа музейных экспонатов действительно не приветствуется, а в Украине она запрещена законом. Европейские музеи не пришли к единому мнению на этот счет. В 2007 году агентство культурного наследия Нидерландов начало продавать некоторые работы правительственной коллекции через еBay. Они делают это и сегодня. Некоторые эксперты считают, что если произведения не представляют ценности для музея, их нужно продавать.

По словам Островского, многие люди воспринимают музей как некий эталон, и менять там экспозицию — это путь дешевого и быстрого успеха.

— [Молодые люди] приходят в музей и видят выставку, которую Ройтбурд недавно организовал [для] знакомой дамы.
— Вы, наверное, Владу Ралко имеете в виду? — уточняю я.

В апреле ОХМ провел выставку Влады Ралко, которая работает в стиле неоэкспрессионизма. На ее картинах тела изображены фрагментировано, не целостно и вообще «не так как надо» — некоторые зрители находят это жестоким или неприятным.

— [Картины] с обрезанными грудями, и из грудей фонтаны крови. Это мерзость. Это не искусство, — говорит Островский.
— А Фрэнсис Бэкон — искусство?
— Не надо передергивать. Или вы ничего не понимаете в искусстве?
— Я задаю вопрос.
— Если вы задаете вопрос, тогда молчите и слушайте ответ. Великий Карл Брюллов сказал, что искусство начинается там, где начинается «чуть-чуть». Хитрость в том, что «чуть-чуть» понимают люди, которые разбираются в искусстве. Бэкон — это, конечно, искусство. При всей его антигуманности. А вот Дэмиен Херст — это не искусство. Это рвотные массы. Которые заполоняют воображение ройтбурдов. Потому что Херст — один из самых богатых людей сегодня.

Главная проблема, как считает Островский, в том, что Ройтбурд не является «нравственно высоким человеком». По его словам, если Александра Ковальчук взвалит на себя все организационно-правовые вопросы, а Ройтбурд будет лицом музея, то у них есть шанс. Команду ОХМ он считает достойной.

— Он имеет полное право заниматься маляканием. Ройтбурд — приколист и эпатажник. Он никогда не будет тянуть тяжелую лямку повседневного директорского служения. Это служение. Я был директором.

Пока мы беседуем, в зале то и дело загорается и гаснет свет: смотрительница включает его, как только в зал античной скульптуры заходят посетители, и выключает, когда они выходят.

5

Второй человек, который открыто борется с новым директором, — это депутат областного совета Виталий Саутенков, член фракции «Оппозиционный блок».

В уставе ОХМ записано, что музей принадлежит областному совету. По тому же уставу директор музея назначается так: глава областной администрации [губернатор] заключает с будущим директором контракт, а назначают его по результату голосования в областном совете.

Виталий Саутенков голосовал против назначения Ройтбурда. Я связалась с ним по электронной почте и спросила, в чем суть его претензий. Саутенков предложил вбить в Google имя нового директора и посмотреть на его работы.

«Абсолютная порнография. Не эротика, а именно порнография. Вы скажете, какая разница, что пишет, главное — какой директор. А я вам отвечу, что эти вещи связаны друг с другом, о чем свидетельствует выставка [Влады Ралко]: оторванные головы, половые органы, кровь, мясо, уродство — и все эти, с позволения сказать, «картины» были написаны словно куриной лапой. На выставку пришло много семей с детьми, а также пенсионеров. Думаю, эти люди больше никогда не вернутся в музей».

Саутенков утверждает, что Ройтбурда уличали в воровстве бюджетных денег. По его словам, в 2016 году Ройтбурд прикрыл от уголовного преследования писателя Владимира «Адольфыча» Нестеренко, который ранил ножом охранника во время публичной лекции.

Саутенков считает, что конкурс на позицию директора музея проходил нечестно, а председатель ОГА («губернатор») не имел права утверждать его в должности. Он говорит, что сделал запрос в Министерство юстиции и получил два официальных ответа: один от Института права при Минюсте, второй — от заместителя министра. Оба говорят, что губернатор области не имел права самолично назначать Ройтбурда директором. Я попросила Саутенкова прислать документы. Мою просьбу он проигнорировал.

Понять, что к чему, мне помог юрист Олег Кучер — он прислал анализ законодательства на полутора страницах. Оказалось, что процедура назначения директора описана сразу в четырех документах: статуте музея, законе «Про культуру», законе «Про музеи и музейное дело», в решении Одесского облсовета от 22.09.2006 «Про собственность...» — все они плохо согласуются, а местами вовсе противоречат друг другу. Но если учесть, что законы «Про культуру» и «Про музеи...» имеют высшую юридическую силу, выходит, что глава областного совета был обязан назначить Александра Ройтбурда директором по результатам конкурса. Губернатор и депутаты облсовета никак не могут влиять на эту процедуру.

6

Музей зависит от облсовета, который ежегодно должен перечислять ОХМ 2,6 миллиона гривен. Из них 1,2 миллиона — это зарплаты сотрудников. Зарплаты в музее скромные: директор получает 4 600, его заместитель — 4 400; научные сотрудники — 3 300—3 700 гривен.

Кроме того, облсовет выделяет деньги на оплату коммунальных услуг. На все остальное — обслуживание экспозиции, реставрацию, выставки, события — музей должен находить средства сам, продавая билеты и сувениры, собирая пожертвования. По словам Ройтбурда, 2,6 миллиона гривен — это бюджет выживания.

— А сколько вы тратите? — спрашиваю я Ройтбурда.
— Много. Но мы и зарабатываем много. Что-то на сувенирной продукции. [Меценаты] нам помогают с реставрацией и рамами. Перечисляют деньги в фонд [«Друзья музея»]. Что-то мы экономим. Но как учесть, что не самые дешевые украинские художники — Игорь Гусев и Анатолий Ганкевич — дарят нам картины?

Работы Ганкевича, Гусева, Влады Ралко и других авторов, подаренные музею, можно смело оценить в 30 тысяч долларов. Но это виртуальные деньги. Ведь в Украине нет закона, который бы позволял заложить картину в банк, произведение искусства не является предметом рыночного оборота, кроме как на рынке самого искусства, а он довольно мал.

О том, как выглядит бюджет музея, я расспрашиваю Александру Ковальчук. Зарабатывать музею непросто, потому что, как и другие коммунальные предприятия, ОХМ опутан бюрократическими процедурами. Например, в этом году музею так и не разрешили открыть летнее кафе. В мае музей попросил об этом управление имущественных дел облсовета, а в конце июля получил ответ, что надо объявлять тендер, — кафе удалось бы открыть, в лучшем случае, в ноябре.

Проблемы музея усугубляются тем, что здание ОХМ — это памятник архитектуры национального значения. Даже противоаварийный ремонт нужно согласовать с Министерством культуры. Каждую весну у ОХМ течет крыша, а чтобы ее починить, музей должен собрать несколько десятков подписей на нескольких десятках бумаг. Одну из них — акт обследования технического состояния перекрытий, стен, несущих конструкций и кровли — команда Ройтбурда недавно получила. Теперь у музея есть официальное заключение, что с крышей беда. Дальше надо получать разрешение на ремонт.

Потом ОХМ придется найти около двух миллионов гривен на проектно-сметную документацию. Проектировщик будет разрабатывать ее от полугода до года. Если все пойдет по плану, к весне 2021 года ОХМ начнут реставрировать, один зал за другим, чтобы не закрывать музей целиком, — он слишком сильно зависит от денег, которые приносят посетители.

ОХМ не может самостоятельно распоряжаться деньгами, заработанными на билетах и сувенирах. По закону, они идут на специальный счет в государственное казначейство. Как рассказывает Александра Ковальчук, казначейство решает, на какие нужды музея их направить. Все пожертвования новая команда хотела проводить через этот же счет. Но столкнулась с бюрократией и решила использовать счета «Друзей музея» — единственного благотворительного фонда, который системно помогает ОХМ.

Александра Ковальчук создала фонд вместе с партнерами почти два с половиной года назад. За первые два года фонд собрал 2 миллиона гривен. В штат музея Ковальчук пришла вместе с Ройтбурдом: ее назначили заместителем директора по развитию. Она отвечает за фандрайзинг, пиар и сервис.

В первой половине 2018 года фонд собрал для музея миллион гривен. Чуть больше 900 тысяч гривен ОХМ с начала года заработал на продаже билетов, сувениров и других услуг. Это приличный результат. Киевский Национальный художественный музей в прошлом году заработал и привлек сопоставимые суммы: 1,5 и 1,1 миллиона гривен соответственно.

Зарплату Александре Ковальчук выплачивают не из бюджетных денег областного совета, а из заработка на билетах. Из него же сотрудникам выплачивают надбавки, потому что некоторые ставки в музее ниже установленной государством минимальной зарплаты. Тем, кто отличился, дают еще и квартальные премии.

7

За полгода, что Ройтбурд служит директором ОХМ, музей, прежде бывший местом консервирования картин, стал частью городского пространства. В него стало модно ходить. Билетная касса теперь приносит в четыре раза больше денег: если в июне прошлого года на билетах заработали 53 тысячи гривен, то в июне нынешнего — 215 тысяч.

— Важно, чтобы музей функционировал на разных уровнях, — говорит Ройтбурд. — Чтобы проводили лекции, приходили модные люди. Борис Бурда у нас водил экскурсию. Мы устраиваем «музейники», выступал Сергей Жадан, поэт Орлуша. Ресторатор Сикорский читает лекции о фарфоре. Борис Херсонский читает лекции об иконе. Начала переосмысляться экспозиция. Пусть хаотично, пусть местами на уровне провокации, но экспозиция оживает, приходят люди, которые давно перестали ходить, потому что не было ничего нового. Пятнадцать лет в экспозиции не было лучшей работы Алексея Егорова. Мы ее вернули из запасников.

Предыдущий директор, Виталий Абрамов, оценивал собрание музея в 60 миллионов долларов. Ройтбурд говорит, что эта цифра сильно занижена.

— Смотрите, висят три этюда Кандинского. Несколько месяцев назад похожий этюд продали на «Сотбис» за семь с половиной миллионов фунтов. Миллионов в двадцать, минимум, я оцениваю висящую в том же зале «Жатву» Зинаиды Серебряковой.

Мне не удается найти в каталогах аукционного дома этюд Кандинского, о котором говорит Ройтбурд, но обычно миллионами оценивают его живопись. Впрочем, бывают исключения. Самая дорогая работа авангардистки Серебряковой, которую продавали с открытого аукциона, оценивается в 3,8 миллиона фунтов — это «Этюд спящей девочки». Впрочем, с каждым годом стоимость авангардистов растет, и через несколько лет картину из ОХМ действительно могут оценить в такую сумму.

— На миллионы идет счет на большие полотна Рериха, Айвазовского. Врубель уникальный, — продолжает Ройтбурд. — Даже не очень дорогие работы стоят десятки тысяч. В запасниках у нас десять тысяч экспонатов. Да, там не все музейного уровня. Часть я бы просто списал, официально, с правом продажи. Но у нас нет такой возможности.
— Саша, нам ехать пора, — кричит Ковальчук из коридора. Через двадцать минут у них встреча с губернатором области.
— Каким голосом нас звали к губернатору, угрожающим? — спрашивает Ройтбурд.
— Нет, — говорит Ковальчук, — никаких угроз. Меня бы не вызывали тогда.

Ковальчук и Ройтбурд выходят из музея. По дороге я спрашиваю про назначение и про оппонентов, но он уже не готов отвечать и предлагает встретиться завтра.

На следующий день Александр Ройтбурд получает повестку из Главного управления Нацполиции в Одесской области. Идет досудебное расследование по поводу препятствования деятельности народного депутата Украины и депутата областного совета. И всем уже не до интервью.