Диана Давитян, 22 года, пиарщица
Директор нашей школы была помешана на школьной форме и внешнем виде учеников. У нее была стрижка «каре», и она постоянно говорила, что деловые женщины не ходят с распущенными волосами. Я нехотя носила форму, но волосы оставляла распущенными. Поэтому мы с директором постоянно ссорились. Она пыталась мне что-то доказать, говорила: «Ты видела хоть одну бизнес-леди, которая ходит с распущенными волосами? Нет! А ты вот ходишь с этими патлами, поэтому и относиться к тебе будут непонятно как». Я отвечала, что это неправда, но в голове ее слова отложились.
Сейчас, когда я иду к своему начальнику с распущенными волосами, мне кажется, он думает, что я маленькая несерьезная девочка. В голове у меня даже звучит визгливый голос директора. Когда собираю волосы, чувствую себя с ним на равных. Головой понимаю, что прическа не имеет значения, но ничего не могу с собой поделать.
Анна, 25 лет, репетитор
Учительница по биологии очень не любила, когда дети отпрашивались на уроке в туалет. Она всегда спрашивала: «Куда? Зачем? Ну, иди». В конце урока могла специально спросить этого ученика о чем-то, что она рассказывала, пока его не было. Он не знал ответ, и учительница делала замечание: «Надо поменьше гулять, непонятно куда выходить. И вообще, все свои дела решайте на перемене». Со временем я перестала отпрашиваться на уроках. Не только у этой учительницы, но и у более лояльных преподавателей. Было страшно: а вдруг я выйду, потом вернусь, учительница спросит меня о чем-то, чего я не знаю.
Сейчас, когда я прихожу в гости или на новую работу, на встречу в кафе или куда-то еще, все равно стараюсь сходить в туалет или до, или после мероприятия. Борюсь с собой, но все равно первая мысль всегда: «Я не могу уйти, надо потерпеть».
Еще одно неприятное воспоминание о школе связано с джинсами. Завуч нашей школы их не любила. Причины всегда были разные. Она говорила: «Знаете, кто носит джинсы? Американские дворники». Или: «На Западе джинсы — одежда для тех, у кого нет денег на нормальные вещи». Или: «Вы ученики престижной школы, стыдно в таком ходить». Долгое время я чувствовала себя ущербной, когда надевала джинсы. Приходила на дискотеку в них, видела там девочку в платье и думала: «Она красивая, а я выгляжу смешно и глупо».
Это прошло, когда после десятого класса я поехала на учебу в США. Сначала меня удивило, что там все ходят в джинсах. Потом мне на день рождения подарили сертификат в магазин джинсов. Меня это если не обидело, то задело. А потом все прошло само собой. Хотя до сих пор чувствую себя немного не так, если выхожу на улицу в джинсах.
Александр Синящик, 30 лет, менеджер по продажам
В первый класс я шел в радостном предвкушении — новые люди, портфель, тетрадки. Было круто. Я сразу стал отличником, мне нравилось учиться. В доме было полно книг, мне они были интересны. Но в третьем классе нужно было сдать норматив по технике чтения. Я научился читать быстро, быстрее всех в классе. Но смысла прочитанного не понимал, и желание читать пропало.
Когда я стал чуть старше, и в школе начали задавать серьезную литературу, никто не говорил, что теперь нужно читать не быстро, а вдумываясь в текст. Из всей школьной программы прочитал до конца только «Энеиду» — она смешная и просто написана. Все остальное начинал читать, но мне сразу становилось скучно, и я бросал. Я плохо запоминал стихи, были проблемы с сочинениями. Я до сих пор не могу красиво рассказать историю.
Сейчас я могу читать книги по мотивации или журналы, но художественную литературу — по-прежнему нет. Для моей жены читать — что пить дорогое вино, а для меня — что картошку чистить. Просто процесс и всё.
Оксана Наумчук, 22 года, волонтер в Музее еврейской истории в Аушвице
Когда мне было лет девять-десять, я ходила на курсы английского. К нам на занятие должен был прийти британец, и учительница сказала: «Задавайте ему вопросы, но следите за ошибками. Британцы очень придирчивы». Все занятие я просидела молча. Вопрос так и не задала, потому что боялась спросить неправильно.
После этого много лет я боялась разговаривать с носителями языка. В прошлом году я поехала за границу участвовать в волонтерском проекте — водить экскурсии в Музее еврейской истории в Аушвице. После первой группы американцев плакала. Мне казалось, что все прошло очень плохо. Со временем американцев бояться перестала, но британских групп все равно избегала. Во мне жил стереотип о том, что они придираются к ошибкам.
Зимой мне поручили провести экскурсию для группы британцев, и я пыталась спихнуть ее на напарницу. Не вышло. Я очень переживала, перед экскурсией даже предупредила группу. Но все прошло хорошо, и британцы сказали, что у меня прекрасный английский. Только после этого страх начал исчезать.
Ольга Омельянчук, 27 лет, журналист
Когда я училась в седьмом классе, мальчик из моей школы выбросился из окна. Это произошло на моих глазах.
Здание школы было старое, дореволюционной постройки, с высокими потолками. Четвертый этаж — как седьмой в обычном доме. На полу паркет, по выходным его натирали мастикой. Она была ярко-рыжая и намертво въедалась во все. Если упал, то вещи можно было выбрасывать.
В тот день я первая вышла из класса в коридор на перемене и увидела мальчика, который стоял и смотрел в окно. Потом разбежался и выпрыгнул. Когда он бежал, под его ногами поднялась рыжая пыль от мастики.
Сейчас я занимаюсь военной журналистикой и часто бываю в военных училищах. В некоторых пол до сих пор натирают мастикой. Не могу сказать, что она меня пугает, но сразу перед глазами появляется тот бегущий мальчик.
Елена Галай, 24 года, программист
Историю в нашем классе преподавали две учительницы, и с обеими я конфликтовала. В пятом и шестом классе мне предмет нравился, а потом я поняла: учу я его или не учу, оценка все равно одна — шесть баллов. Обе учительницы не умели объяснять и подавали материал сухо — сплошные даты и сражения. Еще они не любили девочек и всегда занижали им оценки. Даже у отличниц стабильно был низкий балл. Хорошие оценки эти учительницы ставили только дочерям других преподавателей.
Постепенно я перестала учить историю, меня от нее отвернуло. Я не могу читать исторические книги и смотреть фильмы, они заранее кажутся неинтересными и нудными. Я покупала и скачивала книги по истории, старалась слушать подкасты, смотреть видео. Но не могу ничего с собой поделать. Мне это неинтересно и неприятно. Я сразу вспоминаю тех учительниц и их отношение.
Мария Мате, 22 года, работает в клиентской поддержке
Наша учительница по английскому любила организовывать представления. А я в них участвовать не любила. С представления про Золушку мне как-то удалось соскочить, но тут она придумала новое — показ мод. Нужно было продефилировать по сцене и рассказать что-то о себе на английском. А потом жюри (одноклассники) нас оценивало.
Я очень не хотела в этом участвовать, но мама и учительница заставили. Помню, как я шла в темно-синей юбке и блузке, и мне было некомфортно абсолютно все: что я на сцене, что меня оценивают, что на мне эта одежда. После этого я почти никогда не участвую в мероприятиях, где нужно появляться на сцене.
Что взрослым делать со школьными травмами и как вести себя родителям учеников — объясняет Екатерина Гольцберг, член Профессиональной ассоциации детских аналитических психологов.
Школьные травмы сейчас стали мейнстримом. Модно говорить: «Я был травмирован в детстве», и делать из этого «фишку». Но мы для того и становимся взрослыми, чтобы менять свое мышление и самим руководить жизнью — носить джинсы или ходить в туалет, когда хочется. Задача взрослого — преодолеть свои травмы. Для этого можно пойти к психологу или просто понять: то, что было в детстве, там и осталось.
Родителям нужно разговаривать с учителями и объяснять, какие правила ребенок должен соблюдать, а какие – нет. Если ребенок дерется или обзывает учителя — это недопустимо. Но вопросы физиологических потребностей и внешности — не те, в которых учитель может ограничивать детей, если родители не делегировали ему такую функцию.