Зоолог Евгения Яниш проехала 2 200 км по Монголии, брала в экспедицию детей, держала дома ворона. Сейчас она изучает ископаемых птиц и готовит к выпуску Красную книгу

Евгения Яниш с детства любит животных и всегда интересовалась путешествиями. Именно поэтому она стала научным сотрудником Института зоологии им. И. И. Шмальгаузена НАН Украины и получила степень кандидата биологических наук. В науке она уже более двух десятилетий. Институт зоологии, где работает Евгения, находится в одном помещении с природоведческим музеем, в центре Киева. Внутри это типичное советская здание, но окна здесь украшают цветные витражи, разрисованные одной сотрудницей института. Евгения делит небольшой кабинет с несколькими коллегами, а дома держит коллекцию костей древних существ. Она исследует современных и ископаемых животных, особенно увлекается птицами из семейства вороновых. Ученая входит в охотничье общество и старается не пропускать интересных археологических экспедиций. «Бабель» пришел к Евгении поговорить о разумных птицах, браконьерах, о стереотипах в украинской науке и о том, как вносят новые виды в Красную книгу.

О работе и Красной книге

Евгения Яниш работает в отделе мониторинга и охраны животного мира Института зоологии, участвует в подготовке издания Красной книги Украины. Больше всего ее интересуют птицы — ворон, ворона, грач, сорока. Более десяти лет ученая сотрудничает с археологами в экспедициях. С помощью остатков животных она помогает узнать больше о древних поселениях.

— Еще я занимаюсь зооархеологией. То есть, если вместе с археологами я изучаю останки животных, чтобы понять, как жили люди — это археозоология. А здесь я исследую самих животных и узнаю об окружающей среде того времени. Некоторые виды являются маркерами. По ним можно воссоздать ареалы обитания животных и понять, как они менялись. Например, я много лет работаю в Ольвийской экспедиции. Там сейчас степь, лесов практически нет. А в экспедиции мы находили кости лосей и бобров. Это означает, что там были леса.

Браузер не поддерживает видео

Евгения регулярно ездит в экспедиции, бывает в них по нескольку недель, там же проводит наблюдение за птицами. В этом году из-за карантина поездок было меньше, но в Сумской области она все-таки зафиксировала краснокнижные виды. Все такие «встречи» заносят в специальные справочники, с которыми могут сверяться другие исследователи. Чтобы внести или исключить вид из Красной книги, собирается специальная комиссия из зоологов и ботаников. Если есть исследования и публикации об определенных видах — это основание для рассмотрения. Собирается комиссия раз в десять лет. Евгения объясняет, что это оптимальный срок, чтобы сделать достаточно выводов из наблюдений. Если речь идет о сезонных птицах, мигрирующих, то надо несколько лет, чтобы заметить изменения. Поэтому диссертации по орнитологии пишут по десять лет. Сейчас один ученый защищает диссертацию после 25 лет наблюдений.

Если вид вносят в Красную книгу, это вряд ли поможет его спасти, объясняет Яниш. К примеру, если черемшу или подснежники позволить выращивать на огородах, то давление на природные популяции могло бы уменьшиться. То же самое и с животными.

— Возьмем проблему с диким лосем, который был охотничьим животным, а стал краснокнижным видом. Пока вид интересен охотничьим хозяйствам, они заботятся, чтобы поголовье этих животных было. Охотники получают квоту на убийство животных, а деньги которые за это платят, идут на поддержку остальной популяции. Как только вид попал в Красную книгу, о нем уже никто не заботится. Государство должно финансировать охрану. Чтобы были егеря, как в Африке, где к каждому носорогу приставлены охранники с автоматами. На территории, где есть краснокнижный вид, должны быть егерские патрули, чтобы они имели права, а за нарушения чтобы были реальные наказания. Не надуманный штраф в 200 гривен, а гораздо большие суммы.

Евгения приводит пример из международной практики, как организация СIC решила защитить мархура. Когда этот вид был на грани вымирания и стало понятно, что государство не может его спасти, отстрел этого вида позволили охотникам. Чтобы отстрелять одну особь, которая все равно бы вскоре умерла от старости или болезни, установили денежную плату. Тот, кто хотел себе трофейные рога, должен был заплатить. Деньги шли на сохранение остальной популяции. И если тогда мархуров было 200—300, то через пару лет стало несколько тысяч.

— Люди не понимают, что когда государство не может что-то охранять, стоит позволить это делать бизнесу. Я знаю охотничьи хозяйства на Полесье, которые буквально воевали с браконьерами, чтобы отстоять свою территорию. Они устраивают легальные охоты и поддерживают экосистему. Только разрешение на охоту стоит тысячу гривен. И разрешение дается на одно животное на четко определенной территории. Если все правильно контролировать, то и животные будут.

О любви к птицам

Родители Евгении — биологи, друзья у них тоже биологи. Сама она сначала хотела стать палеонтологом, а потом археологом, потому что профессии археозоолог не было. Когда родные об этом узнали, то несколько лет отговаривали, потому что экспедиционная жизнь, мол, не для женщины — не будет семьи.

— Для меня приоритетом, наоборот, были экспедиции, поэтому я решила — если уж не суждено стать археологом, пойти в биологи, потому что люблю животных. Мне очень нравятся вороновые, потому что у них высокие когнитивные способности — они перенимают опыт, учатся. По последним данным, крупные вороновые — ворон, серая ворона — и большие попугаи равны по способностям приматам или детям трех-четырех лет.

В Украине нет исследований по зоопсихологии, это направление не развивается. Даже если кто-то из студентов захочет начать, то для них нет научных руководителей, объясняет Евгения. Ближайшая лаборатория, занимающаяся зоопсихологией, есть в МГУ, ученая с ними общалась до войны. Там есть отдел с птицами, где ставят эксперименты, чтобы понять, что птицы делают рефлекторно, а чему учатся всю жизнь.

— Я бы хотела это изучать, потому что у меня когда-то жил ручной ворон, его звали Крум. Он прожил у меня где-то три месяца, а потом мы были в экспедиции на Сумщине, я отпустила его полетать и, думаю, он прибился к стае. В экспедиции мы с ним выходили на прогулки — он полетает круг и возвращается ко мне, садится на плечо. А однажды он исчез. Прошло 18 лет — и у меня произошла одна очень странная встреча. Мы были в экспедиции, на поле сидела стая где-то из сорока воронов. Я была одета, как и 18 лет назад, прическу тоже много лет не меняю. Я начала к ним идти — все улетели, а один, напротив, подлетел ближе и начал кружить надо мной на расстоянии около пяти метров. Я ему так: «Крум?» — А он мне «Кру!» Посоветовалась со знакомыми зоопсихологами, они говорят, вполне возможно, что это был он.

Ворон у Евгении дома появился случайно.

— Мой знакомый взял себе маленького ворона, а затем пустельгу — на двух времени и сил не хватало, поэтому я забрала ворона себе, мне его было жалко. Но это сложно — это как будто в квартире есть ребенок с крыльями и долотом. В свое время была мода забирать из гнезд птенцов воронов и их выращивать. Кстати, одна из таких птиц живет в Киеве, в знаменитом дворе на Рейтарской. Ее зовут Кора, мы знакомы уже наверное лет 25. Прежде чем поселиться на этой улице, она жила на крыше одного из домов неподалеку площади Льва Толстого. А хозяин считал, что это «он», пока птица не снесла яйцо.

Об экспедиции и детях

— В последние годы нам сложно оформить экспедиции, поэтому мы берем отпуск и едем, куда спланировали. Как археозоолога меня приглашают присоединиться археологи. Экспедиционный сезон — это июль-август. Я отправляюсь ближе к концу, на последнюю неделю, когда уже накопали находок для исследования. Мне желательно работать на раскопе, потому что некоторые кости невозможно достать, чтобы они не рассыпались в прах.

В экспедициях Евгения ведет записи в блокноте — квадрат раскопок, описание, замеры. Затем заносит всю информацию в таблицу. Может определить возраст животного с точностью до месяцев. Это помогает понять больше о поселении людей. Например, в одной из экспедиций нашли кости медвежат в возрасте несколько месяцев и таким образом поняли, что поселение было летом, а не зимой, как считалось ранее. Археозоологи помогают лучше понять быт древних людей в те времена, когда еще не было письменности.

У Евгении есть две дочери. Старшая была в экспедициях с восьми месяцев, младшая — с полутора лет. И здесь есть два варианта, говорит ученая: либо они полностью увлекаются той же сферой, либо категорически хотят заниматься чем-то другим. Старшая дочь сказала, что не будет ни археологом, ни зоологом — это не ее, хотя в экспедициях ей нравилось и она планирует ездить волонтером. А младшая пока просится ездить всюду. В экспедициях Евгения много фотографирует, ее фото даже выигрывали конкурсы «Викимедиа». В позапрошлом году она ездила в экспедицию в Монголию, 2 200 километров в авто проехали по пустыне Гоби через так называемую Долину динозавров.

— Моя 14-летняя дочь ездила со мной в Монголию. Добирались до нужного места шесть суток. В этой экспедиции я полюбила курдючный жир. Они там фактически питаются одним мясом. Раз в 200 километров по дороге есть юрты, где можно перекусить и остановиться. У каждого жителя есть свои стада животных. При этом часто у юрты может стоять современная солнечная батарея, а внутри — плазменный телевизор.

О хендмейде от ученых и популяризации

В 2016 году Евгения начала проект «Хендмейд от ученых». Именно тогда всей Национальной академии наук сократили финансирование в десять раз, а Институт зоологии очередной раз ушел в неоплачиваемый отпуск. Встал вопрос — где брать деньги. И здесь ученая вспомнила, что умеет делать украшения из бисера, а ее коллега, заведующая библиотекой — расписывать витражи, а еще кто-то вяжет, кто-то еще что-то умеет делать руками. Евгения начала узнавать, сколько стоит участие в различных ярмарках. Цены были достаточно высоки — тысяча гривен в день и это без шансов, что кто-то что-то купит. Поэтому она решила устроить собственную ярмарку и бросила клич в соцсети. Идею поддержали в дирекции института и предоставили зал.

— Один из наших коллег занимается резьбой по дереву и делал посох для фильма «Захар Беркут». У нас было 65 участников из пяти городов. Представлены не только украшения и сувениры, но и разное вкусненькое. У нас семья физиков делает вяленые помидоры, а герпетологи — бастурму.

Цели у ярмарки было две — не только продать, но и показать, что ученые очень интересные люди, со своими талантами и хобби. В этом году была бы уже седьмая выставка-ярмарка, если бы не карантин.

А еще для популяризации науки и ученых Евгения регулярно читает лекции по приглашению.

— Лет пять назад, когда я общалась со знакомыми из других сфер, они часто не понимали, что такое фундаментальная наука, зачем она нужна. Это для меня был ужас, но одновременно и стимул изменить отношение людей к науке. Я много участвую в научных ивентах и вижу, что сейчас ситуация изменилась. Думаю, что следующий шаг за школами. Учителям следует чаще приглашать ученых на открытые лекции, а ученым — подняться с диванов и чаще ходить в народ. Такое событие ребенок запомнит и возможно в будущем захочет стать ученым.