Откуда взялась идиома «козел отпущения» и почему в обществе есть группы, на которых большинство сгоняет свою злобу. Публикуем отрывок из книги «Каста» лауреатки Пулитцеровской премии Изабель Вилкерсон

Разделение людей на касты появилось раньше расизма. В Индии уже тысячи лет существуют касты торговцев, воинов, священнослужителей и неприкасаемых — «изгнанных». В нацистской Германии низшей кастой общества были евреи. В США фактически на правах каст все еще живут белые, латиноамериканцы и темнокожие. Американская журналистка и социолог Изабель Уилкерсон — из последних. Она стала первой темнокожей обладательницей Пулитцеровской премии. Ее первая книга — «Тепло других солнц: эпическая история великой американской миграции», принесла ей больше десятка профессиональных наград. В новой книге «Каста: истоки наших недовольств» автор исследует, как общества разделяются на касты и почему притесняют тех, кто оказывается на самой низшей ступени. На днях книга вышла и в Украине, в издательстве «Лаборатория». С разрешения издателя публикуем отрывок из нее.

Ежегодно в день искупления грехов древние евреи выбирали двух козлов и ставили их перед Господом при входе в шатер, где проходили собрания. После этого первосвященник бросал жребий, чтобы определить судьбу каждого из них.

Одного из козлов приносили в жертву Господу, чтобы очистить жертвенник и сделать его священным. Другого — козла отпущения — ставили пред Господом живым.

Первосвященник клал на голову живого козла обе руки и признавал перед ним всю вину и все беззакония сынов Израиля. Он переводил на козла все их грехи и выпускал его в землю безлюдную, где тот нес на себе все бремя вины сыновей Израиля, освободив их и дав возможность процветать в мире.

Козла, отправленного в изгнание и страдающего за грехи других, назвали козлом отпущения.

Этот описанный в Левите ритуал, веками передававшийся из поколения в поколение, переняли древние греки. Он сохранился не только на уровне личного взаимодействия, но и на уровне стран и каст. Для древних людей козел отпущения был средством исцеления всего народа. В наше время концепция козла отпущения видоизменилась: это не просто носитель несчастий, а человек или группа людей, обвиняемых в том, что они приносят несчастья.

«Это позволяет облегчить положение других, — говорит специалист по психологии Юнга Сильвия Бринтон Перера. — Освободить тех, кто ищет козлов отпущения, от собственной ответственности и укрепить их чувство власти и праведности».

В кастовой системе, будь то Соединенные Штаты, Индия или Германия времен Второй мировой войны, низшая каста невольно выполняла функцию отвлечения внимания общества от его структурных проблем, принимая на себя вину за коллективное несчастье. Собственно говоря, самую низшую касту и считали несчастьем.

Итак, козел отпущения, даже не осознавая этого, помогает привилегированным кастам объединиться и оставаться незапятнанными, пока существует опальная группа, берущая на себя их грехи. «Поиск козла отпущения в той форме, в которой его сейчас практикуют, — писала Перера, — означает поиск человека или людей, которых можно отождествить со злом или неправедными действиями, обвинить их в этом и выгнать из общины, чтобы остальные ее члены чувствовали себя невинными, словно они искупили свою вину».

Каста, которая становится козлом отпущения, необходима для коллективного благосостояния высших каст и слаженного функционирования кастовой системы. Члены господствующей касты могут воспринимать тех, кто не принадлежит к их кругу, как причину любых непрятностей или несчастий, как олицетворение худших сторон общества. «Тот, кто возлагает вину на козла отпущения, чувствует облегчение, — писала Перера, — поскольку не должен нести тяжелое бремя того, что неприемлемо для его идеального «я». Все, кто выше козла отпущения, «становятся очищенными и пребывают в единстве друг с другом, чувствуя себя благословленными своим Богом».

На американском Юге людей, признанных козлами отпущения, выслали не в землю безлюдную, а на задворки общества, что было попыткой изгнания из человеческого рода. Многие мужчины и женщины из господствующей касты возлагали на порабощенных вину за плохие урожаи или низкие доходы, называли лентяями людей, работавших по восемнадцать часов в сутки ради обогащения других, и вымещали свое отчаяние на их телах.

Кастовая система не щадила никого из членов касты, ставшей козлом отпущения. Когда хотели выпороть кнутом беременную женщину, «прежде чем привязывать ее к столбу, в земле делали яму, чтобы там поместилось увеличенное тело жертвы», писал господин К. Робин, рассказывая о том, свидетелем чего он был.

«Негр становится как козлом отпущения, так и наглядным примером для своей группы, — писала антрополог Эллисон Дэвис. — Он страдает за все незначительные нарушения кастовых правил, которые раздражают белых, и становится предостережением в отношении возможных будущих нарушений».

После Гражданской войны конфедераты возложили вину за поражение на людей, которые им когда-то принадлежали. На протяжении значительной части ХХ века, при жизни людей, которые есть среди нас и сегодня, линчевание было своеобразной формой ритуального человеческого жертвоприношения в присутствии порой многотысячной толпы. Зрители приезжали из соседних штатов, а занятия в школах заканчивались пораньше, чтобы белые дети могли вместе с родителями посмотреть, как представители господствующей касты совершают акты садизма над членами подчиненной касты, прежде чем повесить их на ветке платана. Линчевание почти всегда совершалось «руками неизвестных людей» и выполнялось «коллективно, чтобы нельзя было обвинить в этом ни одного человека».

«Белые чувствовали единство, наблюдая за тем, как негры становятся козлами отпущения и объектами для эксплуатации и ненависти, — писал Гуннар Мюрдаль, ведущий социолог-экономист 40-х годов ХХ века. — Это поддерживало сплоченность белых и защищало кастовое социальное устройство».

Таких козлов отпущения считают причиной социальных недугов. Их обвиняют в преступности, причина которой на самом деле не только в них. Также они «виноваты» в распространении наркотиков, которых они употребляют не больше, чем члены господствующей касты, но за которые попадают в тюрьму в шесть раз чаще по сравнению с обвиняемыми в аналогичных правонарушениях белыми. Тысячи афроамериканцев находятся в тюрьмах за владение веществом, благодаря которому господствующие касты сейчас зарабатывают состояния на рынке марихуаны и каннабидиола.

[...]

Однажды осенним вечером в октябре 1989 года супружеская пара из пригорода Бостона, у которой в декабре должен был родиться первенец, возвращалась домой с посвященного подготовке к родам занятия. Мужчина, 29-летний Чарльз Стюарт, был сдержанным и амбициозным менеджером элитного магазина мехов в центре города. Его жена Кэрол Димайте Стюарт была миниатюрной и общительной, работала адвокатом. Они приобрели двухэтажный дом в пригороде и решили, что если родится мальчик, то его назовут Кристофер. Чарльз и Кэрол оба поднялись до господствующей касты, хотя сами были выходцами из среды синих воротничков. Они только что отпраздновали четвертую годовщину свадьбы.

В тот вечер супруги ехали домой через район Роксбери, который когда-то приютил иммигрантов из Европы, а после Второй мировой войны стал преимущественно районом чернокожих, бедняков и представителей рабочего класса, разоренным войной с наркотиками.

Муж, сидевший за рулем автомобиля «Тойота», выбрал окружной путь. У светофора на Мишн-Гилл произошла стрельба, в результате которой жену ранили в голову, а мужа в живот, причем оба выстрела были произведены с близкого расстояния. Муж был в лучшем состоянии, чем жена, потому вызвал полицию по телефону в авто. Жена скончалась в больнице от полученных ею тяжелых ран. Ребенка, родившегося в последние часы жизни матери (на два месяца раньше срока), назвали Кристофером, как и хотели родители. Мальчик прожил всего семнадцать дней.

В ночь стрельбы Чарльз Стюарт сказал полиции, что чернокожий мужчина с хриплым голосом, одетый в спортивный костюм, ворвался в машину, ограбил супругов и выстрелил в них. Эта трагедия пробудила все глубоко укоренившиеся страхи в Бостоне и по всей стране. Отчаянный звонок мужчины в полицию то и дело транслировали в эфире, как и видеозапись того, как парамедики вытаскивают смертельно раненую женщину из автомобиля «Тойота».

Возмущенный этой непостижимой трагедией, город решил действовать и начал массовую охоту на людей. Мэр Реймонд Флинн поклялся «привлечь этих тварей к ответственности» и приказал выделить для этого дела всех следователей.

Полицейские прочесывали Роксбери, останавливая и обыскивая на улице каждого, кто соответствовал описанию — то есть почти всех чернокожих, сотни человек. В течение нескольких недель охота на подозреваемого была единственной целью [полиции]. В эти сети попал тридцатидевятилетний безработный чернокожий с криминальным прошлым, на которого Чарльз указал во время опознания в полиции. Люди потребовали смертного приговора.

На протяжении нескольких месяцев чиновники почти не замечали противоречий в поведении мужа, поскольку их внимание отвлекала соответствующая их ожиданиям версия. В ночь стрельбы Чарльз в течение тринадцати минут бесцельно ездил, общаясь с полицией, вместо того чтобы вернуться в больницу, из которой супруги только что уехали. Он утверждал, что не узнавал ориентиры в городе, в котором прожил всю жизнь. «Он так и не попытался утешить жену, ни разу не назвал ее по имени, — писали в журнале Time. — В машине скорой помощи по дороге в больницу он спросил о серьезности своей раны и не спрашивал о состоянии жены».

Днем раньше Чарльз оформил на молодую и здоровую жену несколько страховых полисов. Когда его выписали из больницы, он получил выплату по одному из этих полисов и сразу приобрел новый автомобиль «Ниссан Максима», а также женские бриллиантовые серьги стоимостью в тысячу долларов. Оказалось, что в течение нескольких месяцев перед смертью жены Чарльз часто задерживался в пятницу вечером, иногда до самого утра, что очень беспокоило жену. Его видели с молодой блондинкой, которая летом работала в магазине мехов и с которой он договорился, чтобы та позвонила ему в больницу (хотя блондинка решительно отрицала эту связь, когда история получила огласку). Чарльз рассказывал друзьям, что не хочет ребенка и что это помешает ему продвигаться по социальной лестнице.

Эти противоречивые подробности были недостаточно убедительными, чтобы вытеснить устоявшиеся предположения по этому уголовному делу. Однако в ночных событиях был еще и третий участник, и в канун Рождества он начал раскрывать тайны. Это был брат мужа — Мэтью. Чарльз заранее спланировал, чтобы Мэтью встретил автомобиль в ночь стрельбы в определенном месте. Еще до появления брата Чарльз остановил авто, выстрелил жене в голову, после чего направил оружие на себя. Он собирался прострелить себе ногу, однако промахнулся и попал в живот. Чарльз приказал брату избавиться от украшений и сумочки жены, а также от оружия, которое использовал для ее убийства. Это должно было сделать все похожим на ограбление, о котором Чарльз и сообщил полиции.

Однако впоследствии Мэтью начала терзать совесть, так что он рассказал обо всем остальным членам семьи. Он сказал, что, взяв сумочку и оружие, думал, что помогает брату со страховой аферой, а не участвует в заговоре об убийстве. До Чарльза Стюарта дошли слухи, что брат собирается пойти в полицию, чтобы дать против него показания в обмен на защиту. Расследование подобралось уже близко, поэтому в январе Чарльз покончил жизнь самоубийством, прыгнув с моста Тобин в реку Мистик. Впоследствии его брат Мэтью признался в заговоре, владении огнестрельным оружием и других преступлениях и просидел три года в тюрьме.

В конце концов ответственность за смерть жены понес только Чарльз Стюарт, но кастовая система стала его невольной соучастницей. Он знал, что может рассчитывать на запрограммированную реакцию, что люди охотно поверят в его рассказ, если преступник будет чернокожим. Поверят скорее человеку из господствующей касты, а не членам подчиненной, сосредоточатся на них, а не на нем. Будут считать касту, ставшую козлом отпущения, особенно порочной и отвергнут любые подозрения в отношении Чарльза. Чтобы в эту историю поверили, она даже не должна была быть безупречно продуманной — хватило и правдоподобности. Все сострадание досталось бы Чарльзу, а не касте, которая стала козлом отпущения и несет на себе бремя чужих грехов, несмотря на все возражения.

Кастовая система обеспечила Чарльзу Стюарту прикрытие и поставила под угрозу жизнь Кэрол Димайте Стюарт. То же происходило с белыми женщинами на Юге во времена режима Джима Кроу, когда мужья и любовники знали: во всем, что случится с белой женщиной, обвинят именно чернокожего, если господствующая каста решит возложить на него вину. Это не означает, что одна группа более склонна к совершению преступлений или уклонению от уголовной ответственности, чем другая. Это значит, что один из самых тревожных аспектов кастовой системы и порождаемого ею несправедливого правосудия делает общество менее безопасным, позволяя виновному перекладывать свою вину на других и во многих случаях оставаться на свободе. Кастовая система дает нам ложное чувство покоя, заставляет нас считать, что в мире есть порядок, что мы можем отличить хороших людей от плохих.

Возможно, ничто не могло спасти жизнь Кэрол Стюарт, если учесть, за каким мужчиной она была замужем. Мы никогда этого не узнаем. Однако если бы у мужа не было возможности полагаться на распространенную отговорку о преступности среди чернокожих, если бы он не мог рассчитывать на инстинктивное стремление опозорить низшую касту и на соответствующую презумпцию добродетельности господствующей касты, если бы у него не было возможности исходить из того, что кастовая система будет действовать от его имени — пожалуй, тогда он не был бы таким дерзким и попробовал бы что-нибудь другое. Например, развестись. Может, он не смог бы без колебаний совершить такое жестокое преступление. Вероятно, его жена не была бы убита, а их сын бы не умер. По крайней мере, все это могло произойти не в тот вечер и не таким образом, если бы подозрение, как и положено, с самого начала упало на настоящего преступника.

В «Бабеле» дискриминируют только скучные и некачественные тексты. Поддержать нас можно здесь.