«Держусь на трех автомобильных гудках мужа под стенами изолятора». Подозреваемая по делу Шеремета Юлия Кузьменко — о давлении, подозрении и мотивации. Интервью из СИЗО

Месяц назад следствие изменило подозрения трем фигурантам дела об убийстве журналиста Павла Шеремета: медсестре Яне Дугарь, детскому хирургу Юлии Кузьменко и музыканту Андрею Антоненко. Двое последних с декабря находятся в СИЗО. По версии обвинителей, они заложили взрывчатку под машину журналиста. Но если раньше Кузьменко подозревали в том, что она нажала на спусковой механизм, то теперь это подозрение сняли. Одно из главных доказательств против Кузьменко и Антоненко — экспертиза походки людей с записей камер наблюдения в ночь накануне убийства. В начале января с Кузьменко провели следственный эксперимент: ее на цепи водили по предполагаемым маршрутам людей с камер наблюдения, чтобы восстановить события накануне убийства. О том, почему эксперимент провалился, жизни за решеткой, иске против главы МВД Арсена Авакова и давлении следствия Кузьменко рассказала в письменном интервью «Бабелю» из СИЗО.

Ваш адвокат Тарас Безпалый говорил, что у вас проблемы со здоровьем и что вы крайне подавлены. Как вы сейчас себя чувствуете? Что помогает держаться?

Состояние счастливым не назовешь даже с натяжкой. Тюрьма сама по себе — не самое веселое место, но еще больше угнетает понимание, что находишься здесь за то, чего не совершала и к чему не имеешь отношения.

На чем держусь? На знании, что дома ждут ребенок, муж, родители, сестры, бабушка, собака. На трех автомобильных гудках, которые дает Петя (муж), ежедневно подъезжая под стены изолятора. На голосах друзей, которые приходят под стены тюрьмы поддержать нас с Андреем Антоненко и Владом Грищенко, устраивают концерты, передают приветы. На людях, которые акциями, протестами, передачами, публикациями и просто постами в соцсетях не дают системе закрыть «дело Шеремета» и похоронить нас в тюрьмах «по-тихому». На вере в Украину и ее неприятие несправедливости. На понимании того, что права сдаться у нас нет, в конце концов, много наших ребят выдерживали плен годами. Ну и чуть-чуть — на книгах, карандашах, красках. В общем, не жизнь, а сплошная мотивация. Сказано мрачновато (смайлики).

В декабре появилась информация, что вы подали иск против Авакова о защите чести и достоинства. Вы опровергали его слова о том, что якобы отказались давать показания. Это дело должен был рассматривать судья Сергей Вовк. Что сейчас с этим производством, есть прогресс?

Да, тогда меня очень возмутила эта ситуация. В декабре я еще наивно верила в способность следствия признать свои ошибки и горела желанием провести все следственные действия, включая допросы, чтобы быстрее избавиться от этого маразма вокруг. Поэтому рассказы про «отказ на основании ст. 63 Конституции Украины» несколько удивили (это я сейчас толерантно сформулировала), и я требовала показать документы или видео, где это было бы зафиксировано. Мы оформили мое возмущение в юридическую форму. На каком этапе дело сейчас — получили отказ от суда. Но лучше уточнить эту информацию у адвоката.

В начале января с вами провели следственный эксперимент. Как он проходил, какой была цель, известны ли вам результаты?

Как проходил? Ночь, зима, мороз, меня окоченевшую от холода в кофте водят на цепи по каким-то только следствию известным маршрутам. О чистоте эксперимента речь не шла вовсе — были совершенно разные погодные условия, цепь искажала движения. По-правильному, нас должны были водить и снимать на видео вместе с Антоненко, поскольку на исходных видеокадрах идут две фигуры. Думаю, так не сделали, чтобы не была очевидна наша с Андреем разница в росте (14 см). На видео 2016 года две фигуры имеют одинаковый рост. О результатах эксперимента ничего не знаю.

После вашего задержания какие-то еще следственные действия проводились — допросы, перекрестные допросы?

Если не ошибаюсь, допрос был в декабре или январе. Здесь очень легко потеряться во времени — дни похожи один на другой. После было пару попыток провести допросы в отсутствие моего адвоката, я отказалась. Такая же ситуация была с проведением экспертиз. В конце концов я согласилась пройти антропометрические измерения, так как цифры исказить сложно. Остальные экспертизы, в том числе полиграф, согласна пройти у независимых, желательно международных экспертов. Наивность и доверие долго во мне не задержались (смайлик).

От проведения последних допросов я отказалась. Их хотели провести за пару дней до завершения досудебного расследования, и вряд ли их целью было объективное расследование.

В феврале следствие заявило, что в ваших показаниях были несостыковки. В качестве примеров привели четыре факта. Вот два из них. На первом заседании суда ваш адвокат сказал, что об убийстве Шеремета вы узнали на работе. Позже вы утверждали, что в это время были в отпуске. Второй эпизод: вы утверждаете, что в ночь убийства (19 июля) встречали близких в аэропорту и вернулись домой только в пять утра. Следствие говорит, что дома вы были в 01:24. Как было на самом деле?

Любимый момент — следствие хватается за все соломинки. Для понимания перелистните календарь на четыре года назад, выберите произвольно три даты подряд и опишите события тех дней почасово. Учтите, что это абсолютно обычные бытовые дни, без убийств, которые бы заставили вас запомнить все в точности. И приплюсуйте к этому состояние жуткого стресса, вызванного арестом в стиле «маски-шоу», бредовостью обвинения, обысками, судами, тюрьмой. Я помнила, что ночью ждала прилета ребенка. Мне казалось, это было долго, но так всегда бывает с ожиданием.

Сейчас я понимаю, почему мне казалось, что новости я читала на работе. Исходя из распечаток моих звонков, примерно в то же время я позвонила старшей сестре своего отделения.

В апреле следователи проводили обыски у вас дома и дома у вашего бывшего мужа. Вы знаете, что они искали?

Что искали — сложно сказать. Вчерашний день, установку «Град» в кладовке, которую пропустили при прошлом обыске. Не нашли другого повода зайти в гости. Вариантов немерено. Мое мнение — это психологический прессинг на семью и через семью на меня.

Андрей Антоненко рассказывал, что к нему в камеру подсаживали людей, которые вели с ним странные беседы. С вами такое было?

Девочек, само собой, подсаживали, камера прослушивалась и писалась. Не могу сказать, что меня это как-то волновало — скрывать нечего.

Сколько человек с вами в камере? Какие условия?

Камера двухместная. Сейчас очень жарко, раскаленный на солнце бетон, окна не открываются. Постоянно смачиваю водой голову и футболку, чтобы не получить тепловой удар. Мужчинам в этом плане легче — они могут раздеться хоть до трусов, женщина не может — в углу на потолке камера наблюдения. Из самого ужасного — душ раз в неделю, это катастрофа.

Сокамерницы, когда они есть, — разные. С кем-то обсуждаешь книги и музыку. С кем-то полночи куришь, чтобы перебить вонь грязного тела.

Давило ли на вас следствие?

Пальцы гвоздями к столу не прибивали, но психологического прессинга было достаточно. За все время своего ребенка я видела всего три раза и только через стекло, даже на его день рождения. Полторы недели ко мне не пускали адвоката — это грубейшее нарушение моих конституционных прав. Жалоба подана на рассмотрение в ГБР и ЕСПЧ. Есть и мелочный прессинг, к примеру запрет на передачу краски для волос. Разрешение на эту краску мы официально просили у следователя. Были попытки провести допросы и следственные эксперименты без моего адвоката.

Президент на последней пресс-конференции сказал, что дело Шеремета — ответственность главы МВД Арсена Авакова, и он должен довести расследование до конца. Как вы оцениваете это заявление?

Двенадцатого декабря 2019 года состоялся брифинг с участием президента Зеленского, главы МВД Авакова, генпрокурора Рябошапки. Там, сообразив на троих, они похоронили наши имена, жизни, репутации и т. д. Заодно очередной раз все дружно потоптались по волонтерскому движению Украины. Прошло полгода. Президент возмущенно отрицает свое участие и переводит ответственность на Авакова. Аваков, насупившись, рассказывает, что к следствию отношения не имеет, и просит не приплетать политику. Это говорит человек, который 12 декабря 2019 года организовал брифинг с участием президента. Рябошапку подписание подозрения по этому делу не спасло от увольнения. Что я думаю по этому поводу? Только одно: «Это так мило».

Почему, по вашему, именно вы фигурируете в этом деле?

Цитирую: «на Антоненка А. С., Кузьменко Ю. Л., інших невстановлених осіб, як на осіб, які відвідували зону проведення антитерористичної операції на сході України, володіють навичками користування зброєю, покладалася функція безпосереднього виконання умисного вбивства Шеремета П. Г. із застосуванням саморобних вибухових пристроїв». Следующий абзац по Яне Дугарь приблизительно такой же. Поэтому давайте говорить прямо и без иносказательности: поскольку они (то есть, мы) были волонтерами и ездили помогать ребятам и местным жителям в АТО/ООС, то они владеют оружием и готовы убивать. Это предположение не подтверждено ни одним фактом, но разве это имеет значение? Доволонтерились. Точка. Больше мне сказать нечего.

Как и когда познакомились ваш муж Петр Киян и Андрей Антоненко? Правда ли, что они общались до вашего знакомства с Антоненко?

Мой муж Петр Киян и Андрей Антоненко познакомились после нашего с Андреем знакомства вследствие ДТП и никогда до этого не общались. Если кто-то утверждает обратное — это очередная фальсификация, не первая и, подозреваю, не последняя по делу Шеремета.

Что вы думаете о новом подозрении?

Если я скажу, что это бред и абсурд, то повторюсь. Скажу свое любимое «это так мило» — опять повторюсь. Поэтому сформулирую по-другому: я понимаю группу прокуроров, которые после взгляда на эту фантастическую сагу, вышли из дела. А ведь они это дело вели все эти годы. Репутация того не стоит.

В подозрении сказано, что вы были заинтересованы в резонансном событии, которое спровоцирует массовые акции протеста. Очевидно, следствие намекает на ваш телефонный разговор с Василисой. Можете рассказать о контексте той беседы и объяснить позицию следствия в этом вопросе?

Никак не могу понять, как разговор в 2019 году, где нет ни слова о деле Шеремета, мог послужить мотивом в 2016-м. Я люблю фантастику, но тут явно перебор. Вообще, нарезки из разговоров двух барышень, язвительно обсуждающих всех и вся в личной беседе, — это впечатляет, особенно когда реальных доказательств по делу нет.

У вас есть возможность знакомиться с материалами дела? Там есть новые для вас факты, возможно, что-то удивило?

Я начала знакомиться с материалами дела. В том, что успела прочитать, ничего нового не увидела. Процесс замедляют условия, в которых приходится читать эти тома: представьте кабинет на солнечной стороне здания, в котором заперты двери и закрыты окна. При всем моем желании и усидчивости через полтора часа там становится дурно. Кстати, следователи, которые ознакамливают с делом, не в лучшем положении, но их дома ждет кондиционер и душ. Меня — такая же душная, как кабинет, камера и душ раз в неделю. Если кто-то будет говорить, что мы тянем время, пусть попробует провести день в таких условиях.

Что удивило? Ничего и все одновременно. Постоянно думаю, как же здорово работать не хирургом. Можно врать, фальсифицировать, прятать ошибки. Моя профессия таких вещей не допускает — там ошибки видны сразу.

Вы когда нибудь держали в руках взрывчатку или оружие? В подозрении написано, что у вас есть навыки владения и использования оружия.

Взрывчатку никогда в руках не держала, вообще никогда. Я бы не рискнула ее взять из-за феноменальной неуклюжести за пределами собственной операционной. Моя саперная карьера закончилась бы быстро и громко (смайлик).

Оружие? Да, держала. Как большинство барышень-волонтеров, не удержалась от небольшой фотосессии. Навыками обращения с оружием не владею, так же как ребенок, сфотографировавшийся на танке, не становится танкистом.