Журналист Гарет Джонс первым рассказал миру о Голодоморе. О нем сняли фильм «Цена правды», а мы публикуем одну из его статей 1932 года

Британский журналист Гарет Джонс с детства слушал истории матери о дореволюционной Украине, где она работала учительницей в семье валлийского промышленника Джона Юза. Стальной магнат, Юз основал город, который получил название Юзовка — нынешний Донецк. Рассказы матери вдохновили взрослого Джонса дважды съездить в СССР в командировку. Но, услышав слухи о Голодоморе, он приехал туда в третий раз, чтобы увидеть все воочию. На прошлой неделе в Музее Голодомора-геноцида издательство «Жнец» презентовало книгу «Гарет Джонс. Цена правды», в которую вошли избранные статьи Джонса о геноциде украинского народа во время Голодомора и преступлениях сталинского режима. Двадцать восьмого ноября в украинский прокат выходит исторический триллер «Цена правды» польского режиссера Агнешки Холланд. Накануне премьеры theБабель публикует статью Гарета Джонса из книги издательства «Жнец». Материал проиллюстрирован архивными фотографиями украинского фотографа-любителя Николая Бовканя, который снимал свою семью в период Голодомора.

The Western Mail, Кардифф, 15 октября 1932 года

Будет ли суп? Россия боится грядущей зимы

«Будет ли суп?» — этот вопрос мужчины и женщины Советского Союза задают с тревогой и страхом, когда задумываются о суровости грядущей зимы. Над этим задумывались не только в коммунистической России, но и в капиталистической Америке, но в России ощутимо больше страха, потому что урожая не было и еды нет.

Передо мной лежит экземпляр «Известий» — печатного органа советского правительства, газеты, в которой часто и открыто критикуют неудачи пятилетнего плана. Вот что я прочитал в номере за пятое октября в статье о Донбассе, где добывают уголь и производят железо и сталь:

«В магазинах Макеевки жены рабочих ждут овощи. Время от времени проезжает переполненный грузовик. Монотонно падает редкий осенний дождь. Домохозяйка ждет... Продавец пытается ее успокоить: “Не волнуйтесь, товарищ домохозяйка!” Но она смотрит на пустую корзину, думая о зиме, думая о капусте, картофеле и помидорах, и спрашивает только одно: “Будет ли суп?”».

В селах

Это самая большая проблема советского правительства в последний год пятилетки, которая заканчивается 31 декабря.

Почему не хватает супа? Почему недостаточно мяса? Почему хлеб опять начинают выдавать по талонам?

Чтобы найти ответы на эти вопросы, я отправился в российские села, где беседовал с крестьянами на русском, жил в деревянных хижинах и спал на покрытом жуками полу.

Я путешествовал на поезде, не устанавливая пункта назначения, выходил на малых станциях и шел мили, пока не добирался до настоящей России. И тогда сами крестьяне рассказывали мне, что у них нет супа. Эта картина отличается от той, которую показывают большевики в Москве. Статный молодой большевик сказал мне в Народном комиссариате земледелия:

«В рамках пятилетнего плана мы собираемся социализировать сельское хозяйство. Мы избавимся от частного фермерства. До конца плана ни одному крестьянину не будет принадлежать земля. Села будут преобразованы в коллективные хозяйства, где земля, коровы, лошади, свиньи будут принадлежать сообществу, огороды тоже будут обрабатывать совместно. Частная собственность — это проклятие, и мы его искореним в селах. Наши новые методы увеличат урожайность и сделают село счастливым и здоровым».

Вопрос крестьян

Я долго шел по полям, и село, на которое я наткнулся, точно не было счастливым и здоровым. Я шел ночью через село возле Волги, за 1 000 миль от места, где я разговаривал со статным молодым коммунистом.

Солнце садилось в глубокое красное сияние, становилось темнее и мрачнее. Я заметил свет в окне деревянной хижині, постучал в дверь, зашел внутрь и увидел группу заросших, грубых крестьян.

Они с восторгом рассматривали меня и столпились вокруг. Откуда я приехал? Правда ли, что в Англии собирается большевистская революция? Можно достать мясо в Америке? Останусь ли я в одной из хижин?

Они суетились вокруг меня с вопросами и предлагали свое гостеприимство. Не успел я опомниться, как сидел в простой деревенской избе и разговаривал с крестьянкой, вокруг которой ползали и бегали одетые в лохмотья дети с рябыми лицами.

«В России хватает пищи?» — спросил я у женщины. Она, разволновавшись, ответила: «Конечно, не хватает. Как такое возможно? Они забрали у нас землю, чтобы сделать свои коммунистические коллективные хозяйства. Мы хотим иметь собственную землю. Посмотри только, что они сделали с нашими коровами. У нас с мужем была хорошая корова. Они забрали ее и поставили всех коров из села вместе, и теперь корова худая и хилая, и мы не получаем достаточно молока».

Коллективные хозяйства

В дверь постучали. Внутрь зашел красивый черноволосый крестьянин с задором в глазах и белыми зубами. Он засомневался, говорить ли что-то, но в конце концов набрался смелости и сказал: «Живем как собаки с тех пор, как нас заставили идти в эти колхозы. 1926 и 1927 были хорошими годами, у нас была земля. А теперь лучше умереть, чем жить. Они забрали у нас землю, корову, хлеб. Почти все зерно — его и так было мало — вывезли в города, а мы боимся что-то сказать. Что мы будем делать зимой?» Он закончил, тяжело вздохнув.

То же самое я слышал из уст крестьян во многих частях России. «Зачем нам работать? — спрашивали они. — Еслим нашу землю и корову забрали. Верните нам землю». Чужую землю они не будут обрабатывать так тщательно.

***

[Цитировано в Western Mail также] Time Telegram из Риги: «Из-за сильных трудностей с продовольствием советская власть решила уменьшить нормы выплат профессорам и ученым примерно на 25 процентов».