В США может произойти настоящая революция? Это маловероятно, но культурная революция уже началась — с борьбы за свободу слова. Вот как она выглядит

Две недели назад полторы сотни интеллектуалов с мировыми именами — среди них были писатели Джоан Роулинг, Стивен Пинкер, Маргарет Этвуд и Салман Рушди — подписали манифест в защиту свободы слова. Покушается на свободу слова новое движение, которое окрестили «культурой травли» (cancel culture) — оно состоит из студентов, сотрудников медиа, молодых политиков и активистов, преподавателей университетов. Опирается это движение на идеологию «критической социальной справедливости» и, в первую очередь, переопределило расизм: все организации американского общества (университеты, научные лаборатории, политические партии, медиа) считаются «системно расистскими» по умолчанию, поскольку в них нет подлинного расового баланса. С их точки зрения, Америка разделена на угнетенных (это главным образом меньшинства) и правящий класс угнетателей (это в основном белые цисгендерные гетеросексуальные мужчины), и свобода слова — это не фундаментальное право, а один из инструментов правящего класса. В качестве решения «культура травли» предлагает белым людям осознать свои привилегии и покаяться, а если они не хотят этого делать, активисты устраивают виртуальные набеги на соцсети, чтобы разрушить их репутацию. Заслуженные интеллектуалы против.

Седьмого июля полторы сотни публичных интеллектуалов подписали манифест в защиту свободы слова. Манифест вышел в журнале Harpers — одном из самых старых и заслуженных американских еженедельников.

Манифест содержал два посыла. Первый — социальная справедливость важна, но требования справедливости не должны ограничивать свободу, в первую очередь свободу слова. Второй — необходимо прекратить «культуру травли», то есть набеги активистов на университеты, медиа и частные компании с требованием уволить неугодного человека.

Эти набеги происходят в виртуальном пространстве (обычно в Twitter), но имеют реальные последствия: достаточно большая группа активистов может навредить репутации человека, навесив на него ярлык «расиста». Сделать это стало тем более легко, что новая идеология переопределила расизм. Под расизмом активисты теперь понимают «системный расизм», и любого, кто не хочет покаяться в том, что он «часть системы», они могут записать в сообщники полицейских, убивающих темнокожих (массовые протесты после убийства Джорджа Флойда продолжаются в Америке уже второй месяц). Вот как участников «культуры травли» описал один из американских экономистов: «В стране выросло поколение крайне обидчивых добровольных цензоров, у которых нет чувства юмора, но очень много чувства моральной правоты».

Манифест Harpers подписали среди прочих писатели Джоан Роулинг, Мартин Эмис, Маргарет Этвуд и Салман Рушди, лингвист и политический философ Ноам Хомский, профессор Фрэнсис Фукуяма, журналист Малкольм Гладуэлл, лингвист и историк Стивен Пинкер, а также Мэттью Иглесиас — сооснователь издания Vox, известного прогрессивным уклоном или, другими словами, «уклоном влево» в американском политическом спектре.

Авторы манифеста сделали заметное усилие, чтобы обозначить, что в политическом спектре они находятся именно «слева от центра» и хотят соблюсти новые правила игры. Список подписавшихся нарочито разнообразен (diverse), в нем заметно много либералов и представителей меньшинств (в том числе трансгендерных людей). В одном из первых абзацев авторы письма специально напоминают, что «Трамп представляет угрозу для демократии» — явно для того, чтобы оппоненты не могли с легкостью назвать их «правыми» или расистами. Не помогло.

Через три дня вышел контрманифест — его подписали главным образом работники университетов и журналисты из изданий VICE, New York Magazine, The New York Times, WIRED.

Контрманифест начинается с обсуждения морального облика интеллектуалов, подписавших манифест Harpers. Слова манифеста он трактует следующим образом: богатые белые люди со свободным доступом к медиа и огромными аудиториями лицемерно жалуются на то, что им стало страшно высказывать свое мнение вслух. На самом деле их просто раздражает, что сейчас в медиа могут свободно высказываться темнокожие и LGBTQ+ (в особенности транслюди).

Главный посыл контрманифеста касается не свободы слова, а медийной власти над умами: «Богатый и влиятельный журнал Harpers дал слово людям богатым и влиятельным». Тем самым он пополнил их культурный капитал, которого у них и так предостаточно, и подпитал системное неравенство. О писательнице Джоан Роулинг контрманифест говорит, что она «извергала трансфобную и трансмизогинистическую риторику», а на аргументы манифеста отвечает, что «это жалобы», которые «в лучшем случае кажутся глупыми и неуместными, а в худшем — откровенно расистскими».

И манифест, и контрманифест несколько дней обсуждали американские медиа. Критики манифеста Harpers говорили, что «культуры травли» в реальности не существует — и на самом деле это ярлык, который навесили на молодое поколение, недовольное расизмом, сексизмом, гомофобией и трансфобией. Ровно в этот момент внештатный критик Vox, трансженщина Эмили ВанДерВерф публично пожурила Мэттью Иглесиаса — сооснователя Vox, который подписал манифест Harpers.

В своем открытом письме она сказала, что уважает Иглесиаса, что он сделал ей много добра и имеет право на собственное мнение. Однако его подпись «заставляет ее чувствовать себя чуть менее в безопасности в Vox» — потому что она стоит рядом с подписью Джоан Роулинг, которую обвиняют в трансфобии (то есть он автоматически становится соучастником).

Заявить о том, что ты не чувствуешь себя в безопасности, потому что рядом находятся люди с другим мнением — это одна из стратегий, которую ранее использовали активисты «социальной справедливости» в университетах, чтобы избавиться от неугодных преподавателей. Эту стратегию переняли и активисты в медиа и политике. ВанДерВерф сделала следующий шаг: она заявила, что не чувствует себя в безопасности, потому что ее коллега подписал письмо, где сказано, что люди с разными мнениями способны мирно договариваться друг с другом.

ВанДерВерф прямо писала, что она не хочет, чтобы Иглесиаса начали травить. Но именно после ее письма в Twitter начали обсуждать моральный облик сооснователя Vox. Конфликт быстро погасили благодаря второму основателю — Эзре Кляйну.

Тогда же в интернете началась кампания против лингвиста Стивена Пинкера, который подписал манифест Harpers. Несколько сотен студентов, лекторов и профессоров лингвистических факультетов призвали коллег аннулировать его почетное членство в Ассоциации лингвистов Америки и вычеркнуть из списка медиаэкспертов (сейчас в письме-призыве больше шестиста подписей).

Пинкера обвинили в том, что он потакает расизму и использует «собачьи свистки» (dog whistles). Обвинение основывалось на одной статье Пинкера и пяти его постах в Twitter, где Пинкер ссылается на статистику по преступности. В одном из твитов Пинкер пишет, что проблема полицейского насилия по отношению к темнокожим — это на самом деле проблема избыточного полицейского насилия по отношению ко всем гражданам, а акцент на цвете кожи только мешает решить подлинную проблему.

В заключительном абзаце авторы письма говорят, что «не хотят оценивать действия Стивена Пинкера с точки зрения морали или травить его». Они всего лишь хотят отметить, что его «публичные действия складываются в паттерн преуменьшения реального насилия, причины которого — системный расизм и сексизм; в паттерн, где находится место обману и искажению фактов».

Несколько ученых разобрали обвинения против Пинкера, а профессор Йеля, социолог Николас Кристакис твитнул картинку Гулливера, которого обездвиживают лилипуты.

Через неделю из «левых» американских изданий ушли два недостаточно «левых» сотрудника: Бари Вайс и Эндрю Салливан. Редактор колонок газеты The New York Times Бари Вайс уволилась 14 июля. А через несколько дней стало известно, что журнал New York Mag (который входит в издательство Vox Media) сократил одного из самых известных американских «консервативных» колумнистов — Эндрю Салливана.

Причины своего ухода Бари Вайс подробно объяснила в открытом письме (сама газета посвятила ее увольнению отдельную заметку).

Она начала работать в NYT три года назад — ее наняли специально для того, чтобы она привела авторов из консервативной («правой») половины политического спектра. NYT считается либеральной газетой, симпатизирует Демпартии и ее кандидатам и перед выборами 2016 года предрекала победу Хиллари Клинтон. Когда на выборах победил Дональд Трамп, редколлегия поняла, что газета не вполне понимает и отображает реальную жизнь страны. Однако, пишет Бари Вайс, идея о том, что открытый спор между либералами и консерваторами важен для демократии, не прижилась. «Вместо этого в газете сформировался новый консенсус: истина не рождается в споре, истина — это ортодоксальное учение, которое известно некоторым просвещенным, а они уже будут поучать всех остальных». Коллеги называли Вайс нацисткой и расисткой, в том числе и публично — в Twitter, а ее друзей в редакции травили. В конце концов она не выдержала давления и уволилась.

Эндрю Салливан, которого сократили из New York Mag, тоже написал прощальное письмо. Салливан — автор нескольких самых читаемых материалов в истории журнала. Он одним из первых в медиа заявил, что он гомосексуал, выступал против Дональда Трампа и за право геев заключать официальные браки, он поддерживает легализацию наркотиков, реформу полиции и высокие налоги на богатых. Одним словом, хоть Салливан и называет себя «консерватором», его невозможно назвать «крайне правым» — наоборот, он ближе к либеральным сторонникам Демпартии.

Свое сокращение он объясняет так: «Критическая масса сотрудников и менеджмента журнала, который принадлежит Vox Media, не хочет со мной ассоциироваться — и они имеют на это полное право». Эти сотрудники, пишет Салливан, верят, что любой человек, который не поддерживает «критическую теорию», тем самым наносит физический вред своим коллегам — просто самим фактом, что находится в одном с ними пространстве.

Два с половиной года назад Эндрю Салливан опубликовал в New York Mag колонку о «воинах социальной справедливости», которые получили дипломы и пошли осваивать взрослую жизнь со своей студенческой идеологией. Она называлась «Теперь мы все живем в кампусе университета».