Учительница описывает государственные американские школы: там беспорядки и насилие над учителями — и все из-за законов «против расизма». Пересказываем материал Quillette

Уже много десятков лет в государственных американских школах и колледжах действует система «позитивной дискриминации». Предполагается, что ученики с афроамериканскими и латиноамериканскими корнями находятся в неравном положении по сравнению с учениками из «белых» семей из-за «системного расизма» в обществе. Чтобы «уравнять их шансы», министерства образования и юстиции США разработали десятки инструкций (вот таких), которые объясняют, как директора школ могут учитывать этнос учеников при поступлении (просто принимать учеников «по квотам» запрещает Верховный суд). Издание Quilette опубликовало колонку Мэри Хадсон, которая преподавала французский язык в трех разных государственных школах. Хадсон описывает, к чему привела «позитивная дискриминации» на практике: она приносит в школы насилие и хаос и вредит в первую очередь тем, кому должна помогать.

Мэри Хадсон девять лет преподавала французский и итальянский языки в старших классах (high school) государственных школ Нью-Йорка. В 2001—2004 годах она работала в школе Вашингтона Ирвинга, расположенной в южной части Манхэттена. (Несколько лет назад восемнадцатилетнего чернокожего ученика обвинили в том, что он изнасиловал свою одноклассницу на территории этой школы.) В 2004—2009 годах она преподавала в Бруклинской технической школе, которая считалась одной из трех лучших в городе. В 2009—2010 годах Хадсон работала в бруклинской «Виктори Коллегиат» — это была новая, экспериментальная школа, которая частично финансировалась из фонда Билла Гейтса.

Если Бруклинская техническая школа оказалась просто инертной бюрократической структурой, то две других, по описанию Мэри Хадсон, напоминали плохо управляемые колонии. На входе в школы работали металлодетекторы, чтобы ученики не приносили холодное оружие. Коридоры патрулировались, в особо сложных случаях по вызову приезжала полиция.

Со стороны школьная жизнь выглядела обыкновенно. Ученики ездили в туристические поездки в столицу, устраивали спортивные турниры и конкурсы талантов, фотографировались для выпускных альбомов. Проблема была в том, что каждый год школа выдавала дипломы об окончании 12 классов сотням учеников, обладавшим знаниями на уровне семиклассников.

Мэри Хадсон, как и ее коллеги, столкнулась с тем, что школьники отказываются учиться, а она ничего не может с этим сделать. На занятиях царила атмосфера «открытой вражды». Большинство учеников пришли в школу из семей, принадлежавших к среднему классу; меньшинство составляли выходцы из афроамериканских гетто. Тем не менее агрессивное меньшинство задавало тон.

Учеба считалась «сотрудничеством с системой». Тех, кто хотел учиться, буллили: например били, если находили в их рюкзаках учебники. Ученики не говорили вслух, что под «системой» они понимают «общество белых людей», но это было понятно по их комментариям (например по отношению к классикам западной литературы).

В тот год, что Мэри Хадсон работала в «Виктори Коллегиат», в школе забеременели десять девочек из девятых-десятых классов, а выпускные классы провалили SAT — стандартизированный тест, который используют американские колледжи на вступительном отборе. Школа постоянно находилась на грани хаоса. Насилие, в том числе и физическое, было обращено и на учителей. Хадсон уволилась из третьей, последней школы после того, как один учеников пообещал ей, что он ее «порежет». Хадсон не упоминает его расовую принадлежность, но она понятна по прямой цитате: «I gonna cut yo’ ass».

Учителя не могли установить дисциплину потому, что школьные и министерские «антидискриминационные» правила запрещали им отчислять или даже отстранять от занятий. Учитель не мог даже выгнать хулигана с урока; единственное, что он мог сделать после долгого бюрократического разбирательства — это отправить самых отпетых на день-два в «дисциплинарный» класс. Все те годы, что Мэри Хадсон работала в школах Нью-Йорка, профсоюз учителей боролся с министерством образования, которое оставляло учителям все меньше и меньше возможностей организовать жизнь школ так, чтобы в них можно было учиться.

Но корнем проблемы была система «позитивной дискриминации», которая снизила требования к ученикам из афроамериканских и латиноамериканских семей. Глубоко в душе, — пишет Мэри Хадсон, — ученики понимают, что их назначили людьми второго сорта, и ненавидят такое отношение. Вдобавок никто не говорит им правду. У них есть только один, подростковый способ выразить свою ненависть — мстить учителям с помощью явного саботажа.

Парадокс заключается в том, что именно «антидискриминационные» законы, которые должны были защитить неимущие афроамериканские семьи, навредили им больше всего: государственные школы выпускают учеников, которые не могут поступить в приличные колледжи. Чиновники, заведующие учебным процессом, затем списывают их неудачи на бедность или «системный расизм» — получается замкнутый круг.

О проблеме, по словам Мэри Хадсон, знают все учителя, но мало кто осмеливается обсуждать ее публично. В Америке существует табу на открытое обсуждение расовой темы. По неписаному кодексу политической корректности обсуждать можно только «угнетение» и «системный расизм». Человек, который захочет оспорить доминирующую идеологию, заплатит за это высокую цену — он может навсегда погубить свою карьеру и стать банкротом из-за судебных исков.