«Тут все одинаковые, хоть коров пас, хоть сын министра. Все равно в туалете педаль и лужа на полу»: 32 часа в поезде Ужгород—Лисичанск. Репортаж

Поезд Ужгород—Лисичанск едет через всю страну 32 часа. В нем пересекаются военные, рабочие, обычные путешественники. Все они имеют различные взгляды: кто-то критикует власть, кто-то хвалит, а кто-то вообще считает, что политика не ​​его дело. Этот поезд — маленькая Украина. Корреспондент «Бабеля» Евгений Спирин, который родился в Луганске, и фотограф Михаил Мельниченко, который почти всю жизнь провел в Чопе, решили проехать на поезде от начала до конца. За эти 32 часа они увидели драки и кутеж и услышали философские беседы о жизни.

Ужгород — Мукачево — Львов. 32 часа до Лисичанска

Поезд отправляется из Ужгорода в 20:50. На перроне почти нет людей, на этой, начальной станции на него садятся только те пассажиры, которые хотят доехать до соседних поселков или Львова. Проводница пакует в свое купе коробки с пивом и сигаретами. Пиво она продаст пассажирам, сигареты — чья-то передача. В тринадцатом, предпоследнем вагоне пусто. Занято только 8 мест. Парочка львовских студентов, женщина с ребенком, два парня и мужчина, который едет в гости к дочери в Харьков.

Состав трогается. С этой точки часы начинают отсчет — 32 часа до Лисичанска. Ехать через всю страну. В вагоне светят тусклые лампы, за все почти двое суток пути их ни разу не выключат. Незаметные днем и режущие глаза ночью, они напоминают тюремное освещение. Особенно свет мешает тем людям, которые лежат на верхних полках, единственное спасение — натянуть на голову короткую простынь. Зато в вагоне открываются окна и не закрывается туалет. Хотя он и не вакуумный, а обычный — с педалью и дыркой, проводники оставляют двери открытыми: слишком много остановок на пути.

На смене работают двое — мужчина и женщина. Они отдыхают по очереди: пока один проводник ходит по вагону, носит чай и проверяет билеты, второй спит. Первым работает мужчина.

— Ну, давайте свои билеты. А, у вас электронные. У меня «пикалки» нет.

Проводник уходит и возвращается с блокнотом и ручкой. Переписывает номер билета вместо того, чтобы его отсканировать. Никаких документов не требует. Поезд трогается. С боковой полки падает матрас. Парни достают пакет. В нем несколько бутылок пива и сухари. Проводник идет в свое купе.

— Берем, чай, кофе, вафли. Покурить — 20 гривен абонемент. Или бутылка пива. А вообще, курить запрещено, это вы знаете.

Ближайшие два дня обитатели поезда будут жить не по часам, а по названиям станций: ложиться спать после Воловца, есть до Киева и курить «уже в Конотопе». Первая крупная станция — Мукачево. Набивается половина вагона. На часах 22:30. Пассажиры распихивают сумки и чемоданы, расстилают матрасы и заправляют простыни. Молодой парень, лет 25, пытается залезть на вторую полку. Рука срывается с поручня. У него ободраны костяшки на кулаках, а на лице царапины и ссадины. Парня зовут Александр.

«Я в Мукачево сходил на дискотеку. Ну, там, выпили по пиву, по второму. Слово за слово, так оно и получилось. Побили. Сильно. Я сам из Воловца. Сел на этот поезд и еду до Киева. У меня там никаких дел особенно нет. Просто надо развеяться. А вообще поезд в Лисичанск идет. Я те места знаю, сам долго в интернате жил. В Северодонецке. Обычный такой интернат, меня туда отдали, там и жил».

Саша скидывает шлепки с радужными полосками и забирается на полку. На нижнем месте женщина пытается умоститься так, чтобы свет лампы не попадал в глаза. Она и ее муж взяли билет без постельного, так дешевле. Мужчина свернул валиком матрас, застелил сверху кофтой и захрапел. Женщина решила спать сидя: положила руки на стол, голову на руки.

— Может, скажите проводнику, чтоб выключили эту чертову лампу.

— После Львова выключат. Сейчас еще народ набьется.

Состав тащится в темноте среди пейзажей Львовской области. До конечной станции ехать 30 часов.

Львов — Киев. 26 часов до Лисичанска

Загорелый проводник уже наполовину переоделся. Из униформы на нем остались только брюки, а вместо рубашки он надел какую-то майку и переобулся в тапочки. Он очень гордится поездом. Точнее, электровозом, который не меняют весь маршрут.

— Думаете, у меня тут крыша не едет? По 32 часа туда-сюда. Два рейса. С Запада едут в основном заробитчане и те, кому просто надо в Киев или Львов. После Киева уже едут военные и те, кто возвращается на Донбасс. Наш поезд дешевле «Интерсити» и других аналогов. Всего 230 гривен, и ты в Лисичанске. И мы «голову» не меняем. Это гордость, на одном электровозе столько ехать.

На станцию «Львов» поезд прибывает в три утра. К тому моменту уже все пассажиры спят.

После Львова вагон полностью забитый людьми. На полках новые лица. В основном все едут в Киев, кроме парочки студентов, они — в Сумы. На смену заступила вторая проводница. Невысокая женщина, с собранными в гульку волосами и очень широкими бедрами.

— Пассажиры, сдаем постельное, станция «Новоград-Волынский». Кому билетики нужны, пожалуйста, забирайте. Чай, кофе берем. Через 15 минут санитарная зона, туалет не закрываю, но пользоваться только раковиной.

На соседних полках едут две женщины. Они сойдут в Киеве и там сядут на автобус в оккупированный Севастополь. Одна из них, Виктория, попутно пытается продать машину на «евробляхах».

— Хороший фольц. Пробег небольшой, 2005 года. Отдаю за полторушку. Можно посмотреть через пару недель, я в отпуске.

Поезд дергается и останавливается. За окном станция «Коростень». На перроне женщина машет пакетом: «Порадуйте жен и женщин, если вы муж, а если вы сама женщина, то порадуйте себя. Бриджи, юбки, шорты, майки, опять же, шляпы. Все с завода и по низкой цене».

Через несколько минут перрон заполняют торговцы едой, вещами и пивом. Едущий в Харьков Александр тянет руку в окно пытаясь достать до банки с пивом. Проводница косо смотрит на него, на часах 9:20.

— Какое утро? Я 12 часов уже еду, а еще 20 ехать. Пару раз можно прожить и помереть в этом поезде.

Проводница ухмыляется и идет с шваброй в сторону туалета: там уже хлюпает вода, переполнено ведро, на полу обрывки бумаги. Ехать еще 18 часов.

Наконец-то поезд подъезжает к столице. В коридоре уже пробка: люди забили весь проход чемоданами, сумками и пакетами и ждут остановки, чтобы быстрее выйти. В вагоне душно, воздух наполнен ароматами из носков, пота, вареных яиц и туалета. Толпа выныривает на тротуарную плитку. В вагоне остаются несколько человек. Женщина на соседней боковушке охает: «Давайте хоть окна откроем, задохнемся ведь». Именно она не давала открыть окна ночью — слишком сильно дуло.

Киев — Сумы. 17 часов до Лисичанска

В Киеве поезд вновь набивается до отказа — теперь заняты все места. Полки для багажа не вмещают многочисленные чемоданы и спортивные сумки. Некоторые клетчатые пакованы приходится запихивать прямо под ноги. Контингент полностью меняется. Теперь пассажиры делятся на три группы: одни едут до Харькова, вторые — военные, третьи — строители, которые или возвращаются домой, или через Сумы едут в Россию.

На перроне стоит наряд ВСП — специальный патруль, который следит за путешествующими в разных концах страны военными. Два солдата держат под локти мужчину в камуфляжной форме. У мужчины вид нашкодившего кота, он немного пьян. ВСПшник просит проводницу взять мужчину в вагон и клянется, что тот не буйный. Проводница не очень доверяет, у нее большой опыт общения с пьяными людьми в вагоне.

— А он точно спать ляжет? Не разнесет мне тут все к чертовой матери?

— Да точно-точно, гляньте на него.

Военный пытается скрутить губами подобие улыбки. Получается криво. На нем пиксельная форма с шевронами, ботинки и камуфляжный рюкзак. На голове форменная кепка.

— Я буду тихо. Обещаю.

Проводница кивает, гвардейца заносят в вагон. Сразу за ним с пачкой билетов подходит компания строителей. Восемь мужчин от 35 до 50 лет. Все документы у старшего — бригадира. У них разные места, но в вагоне они занимают несколько соседних купе подряд. Пока туда не пришли пассажиры с билетами, можно спокойно устроить застолье. Компания рассаживается за столиком. Из сумок появляются соленые помидоры, плов, яйца, сало, голубцы и две бутылки водки. Как только поезд отходит от вокзала, мужчины начинают есть и пить. На полке, с краю, сидит паренек, лет 17, он едет в колледж в Сумы. Один из строителей, Вова, протягивает пареньку стаканчик с водкой: «Давай, чтоб на одни пятерки!» Паренек кривится и идет в тамбур, якобы поговорить по телефону.

Пока проводница проверяет билеты и разносит чай, две бутылки водки подходят к концу. Вова, похоже, выпил больше всех. Он встает с полки и бьет кулаком по столу.

— Эта падла в телевизоре говорит: «Прощай, немытая Россия», а сам у них уголь по два миллиарда покупает! И детей на войну отправляет! Я говорю: иди сам воюй! А оно сидит в телевизоре и всех воевать! А ну, падла!

Вова начинает махать кулаками, расталкивая людей. На крик прибегает проводница, бригадир пытается успокоить пьяного строителя.

— Вова, я сейчас тебя лично депортирую. Ссажу тут на станции, и будешь жить на вокзале. Понял? А теперь закрыл свой рот, лег на полку, чтобы через семь минут я слышал твой храп.

Вова смахивает со столика остатки еды и от обиды лезет на вторую полку. Компания отправляется курить в тамбур. В тамбуре переполненные бачки для мусора. Из них высыпаются пустые бутылки, кожура от бананов и упаковки от сосисок. Поспавший военный встает с полки, идет к тамбуру, покручивая сигарету в зубах.

— Я Леша. Ездил к отцу на похороны. Вышел из части, добрался до Лисичанска и говорю: «Возьмите хоть кто-то меня на поезд». Никто не берет! Ни один человек не хотел брать. Как я добирался… За такие деньги, как я до своего села доехал, можно было пешком дойти. Я не то чтобы пьяный был на вокзале. Просто на поминки к отцу ездил. А сейчас вернусь в свою часть, в наряд поставят. Потому надо отдохнуть.

Поезд подъезжает к станции «Сумы». Смотрю на часы: 18:25, до конечной осталось 11 часов. За окном маленькие одноэтажные дома с огородами, кирпичные заборы гаражей, облезлая вышка водонапорной башни. На заборах надписи: «С новым годом, с новым рабством», «Свобода без социализма — это несправедливость», «Анархия, Ультрас, Сумы».

Толпа курит в тамбуре. Заходит пожилой мужчина в черных брюках и рубашке, на руке у него свисает куртка охранника, во рту практически нет зубов. Его зовут Аркадий.

— Молодые люди, разрешите обратиться, главное — это терпение, здоровье и счастье. А молодежь — она умнее, и это правильно. Позвольте с вами выпить, если у вас, конечно, есть.

Сумы — Харьков. 11 часов до Лисичанска

Компания строителей, пьяный Вова, беззубый Аркадий и военный Алексей перешли на пиво и спорят про войну. Остальные пассажиры отворачиваются к окнам. Вова переходит на крик.

— Нет, ну ты мне скажи. Почему мой дед! В 1943 всех немцев убил! А вы, вы-то, пять гребаных лет ничего сделать не можете? Помог вам ваш Порошенко? Только умираете там, а они углем торгуют. Вот он опять на два миллиарда…

Леша, уже без кителя, поправляет солдатский ремень.

— Заткнулся бы ты, пока я тебе твою соску в горло не затолкал.

Вова с Аркадием пошатываясь проходят курить в тамбур. Проводница только разводит руками: полиции на поезде нет, наряд можно вызвать на ближайшей станции, да и не факт, что полицейские смогут что-то сделать. В тамбуре толкотня и крики. Голос Вовы перебивает голос Аркадия.

— Мой дед... Порошенко… Таких, как ты… Сколько нами хохлы будут управлять? Докомандовались…

Разбивается стекло, осколки сыплются на пол. Женщина на боковой полке у туалета всхлипывает: «Батюшки!» К тамбуру бегут проводники, из соседних вагонов тоже. Кто-то кричит: «Ну все, ссаживать его надо к чертовой матери, пока все окна не разбил». За проводниками следом бежит Вовин бригадир. Сам Вова шатается, держит за грудки Аркадия.

— Это все дед! Это не я, я не разбивал. Мой дед в 43-м…

Бригадир заламывает Вове руку, тащит его на полку, укладывает спать, а потом сует проводнику купюру. «Это за стекло, больше у меня ничего нет, только не ссаживайте его, он нам на стройке пригодится».

Проводники подметают стекло, в вагоне кричит ребенок, в туалете кончилась вода. Запах еды, пота и грязных матрасов смешался в тринадцатом вагоне. Никто уже не хочет открывать окна и проветривать, скоро Харьков, там стоянка 40 минут.

Станция «Ворожба». Побитая плитка на перроне. Вдоль поезда бредут продавцы еды, пива и мягких игрушек. На полустанок вываливается заспанный Алексей. На нем расстегнутые камуфляжные штаны и свитер.

— Я в своем селе коров пас. Мамка на заработки ездила, а я коров пас. Потом с парнями двери делал. Было дело: ставим дверь, цыганка идет. Говорит: «Подарите мне что-то». А я ей предложил, иди грабли бери и вон до забора пройдись по огороду, денег дам. Она посмотрела и отвечает: «Пошел ты на х*й, сам свои грабли тягай». Так вот, пас коров, ставил двери, а потом мобилизация. Теперь третий год на контракте. Сейчас до Лисичанска доеду, там в Северодонецк, отдохну и в Попасную, в наряд. Пока война не кончится. Мой командир так и говорил: «Война войной, а ты всегда иди к людям. Где люди, там и свет». А эти все, в вагоне — не люди.

Проводник собирает всех, кто разбрелся по перрону.

— Граждане отдыхающие, добро пожаловать в наш сверхзвуковой лайнер. Кто хочет ехать – садись, а кто нет, тот может оставаться тут, с пивом, варениками и плюшевыми медведями.

Люди тянут последнее из сигарет и бросают окурки прямо под колеса поезда, запрыгивают на ступеньки и разбредаются по своим местам в вагоне. Проводник пинает со ступеньки пластиковую бутылку от пива.

— Все. Последний рейс, ей-богу. Сил моих нет на этих дровах ездить через всю страну.

Харьков — Рубежное. 6 часов до Лисичанска

Наконец-то буйная толпа улеглась спать. Вова на своей верхней полке перелистывает старую книжку. На серой обложке — надпись «Василий Шукшин. Рассказы», рядом наклейка с библиотечным номером. Жители вагона потихоньку собирают и пакуют вещи, чтобы ничего не забыть. В Харькове большая часть выйдет, уступив место новым путешественникам. По вагону снует взад-вперед беззубий Аркадий, ему никак не спится. Он подсаживается поговорить, задирая задом чей-то матрас.

— Я раньше Дедом Морозом работал. Счастья вам, терпения, и главное — удачи. А теперь — все. Дедов Морозов в Украине больше нет. И вообще, хохлы все просрали.

Недовольный голос с соседней полки перебивает Аркашу.

— А ты-то че, москаль?

— Я не москаль. Я харьковчанин. А могу на любом языке говорить: хочешь — на русском, хочешь — на украинском, а хочешь — с акцентом, как на Кавказе. Раньше ведь как было?

— А как?

— А вот так, что мы все в одной стране жили. И я, и ты, и он — братья и сестры. Я вообще эту войну понять не могу.

Мимо проходит Алексей, ему тоже скучно, пиво кончилось, он решил покурить в тамбуре.

— Не понимаешь? Кто-то в поезде работает. Кто-то — на танке. А ты — не п*зди!

Проводник расталкивает спящих, на часах 22:10, поезд приезжает на станцию, синим светится вывеска «Харьков». Люди копошатся, кто-то сильно кашляет. Дверь из вагона в тамбур не закрывается, разболтались петли. Из коридора воняет сигаретным дымом.

— Сдаем постельку, выходим, кто еще не вышел, заходим, кто еще не зашел. Провожающие в вагон не лезьте, тут и без вашего одеколона дышать нечем.

Два места напротив занимает пара: муж и жена. Еще на одну полку садится молодой парень, на верхнее место закидывает вещи мужчина. Все они едут до Лисичанска, чтобы потом пересесть на микроавтобус и в пять утра выехать в сторону Станицы-Луганской. Там единственный в области пропускной пункт на оккупированную территорию. Оттуда уже можно ехать в Луганск, Стаханов, Алчевск и другие, теперь неподконтрольные города. Мужчина запихивает коробки под сиденье.

— Ничего, сейчас доедем, полдня — и мы дома. Осталось еще где-то гривны сдать, чтоб рубли были. Что нам с гривнами дома делать-то? Они там никому не нужны.

Строители во главе с Вовой взяли пива. Часть на перроне, часть у проводника. Тут в ходу российская «Балтика 7». Они уже не кричат, тихо поглощают остатки еды, запивая пивом, и рассуждают, как будут обшивать здание вагонкой. К полночи вагон засыпает, через четыре часа конечная. За окном тополя и ели сменились степью, воздух стал теплее, в нем появляются пятна заводского дыма. На горизонте скоро появятся трубы Донбасса, поезд медленно вкатывается в депрессивный регион.

Лисичанск. Конечная.

Полпятого утра. Свет все такой же тусклый, по вагону ходит проводница и будит пассажиров. Леша уже в форме, на голове кепка, собрал рюкзак.

— Я почему эти поезда люблю? Потому что тут все одинаковые. Хоть ты кто будешь. Хоть коров пас, хоть сын министра. А все равно в туалете педаль и лужа на полу. И полки эти бордовые, сколько об них лиц терлось? Можешь из Карпат ехать, а можешь из Лисичанска, а все равно дышать будешь этой вонью вагонной. И ничего тебя не спасет. В поезде все равны.

Состав дергается, останавливается. На перроне ходят вооруженные патрульные. Алексей смеется.

— Опять сейчас покемоны все заберут. Я в прошлый раз курил возле урны, так и то пристали. Иди говорит в курилку. А курилка где? Они не знают, но иди в курилку.

Проводница отпирает дверь, по ступенькам спускаются люди, передают друг другу чемоданы. На площади у вокзала стоят несколько микроавтобусов. Они набиваются битком и едут до самого пункта пропуска в Станице. Автобусов мало, а людей много, потому кому-то не хватает места. Парочка пенсионеров садится на клетчатые сумки.

— Было-было, но такого не было! И как нам теперь в Луганск добираться? Раньше поезд напрямую ходил, теперь сутки надо потратить.

Поезд отъезжает на запасной путь. Работник вокзала стучит молотком по колесам, несколько мужчин в оранжевой форме моют вагоны из шланга, проводники зевают. Через час, в 6:25 поезд едет обратно в Ужгород. Он снова будет плестись через всю Украину 32 часа, а если опоздает, и того больше. А потом снова в Лисичанск, а оттуда в Ужгород. И так каждый день. День за днем.

* Некоторые имена героев изменены по их просьбе